Она опередила его возражения:
– Вы правы. В терминах строгой науки Гелиак μx не обозначает ровным счетом ничего. Но это допустимая поэзия, не так ли?
– Я в этом полностью уверен. Каждый раз, когда я буду слышать это название, мое сердце будет биться поэтическим биением. И этим я буду обязан нашей встрече.
Эммануэль была готова вскочить с дивана, на котором лежала, и обвить шею Пэбба руками, но у нее были еще и другие соображения, которые девушка хотела представить своему собеседнику:
– Вы услышите, как все будут говорить лишь о нашем Гелиаке, Пэбб! – вскричала она. – Скоро вы увидите его на коже всех людей! Помимо тех цветов, которые Лукас уже создал, он пообещал мне, что создаст покрытие в виде эмали, чешуек, шелка и надкрыльев. Мы станем скарабеями, рогатыми гадюками, уклейками, эротичными гольцами. Для нас не будет составлять проблемы стать животным, подружиться с представителями своего вида… Однажды у нас появится возможность обрести мех, оставаясь при этом обнаженными. Мы будем встречать на улице леопардов и ласкаться с ними в кровати. Однажды утром мы станем бобрами, в полдень – белыми мышками, вечером – гамадрилами. Вам не кажется, что длинная пепельно-белая шерсть староанглийской овчарки прекрасно подойдет вашему дворецкому?
– Но в свободе присутствует определенный риск, – беспокойно произнес Пэбб. – Пенфизер может захотеть стать бульдогом.
– В этом есть нечто привлекательное. А вы не хотите стать филином? А может, малиновкой или соловьем? Я же предпочла бы оперение горлицы. Вы не находите, что перья козодоя, крылья бабочки-эвфемы или перышки канарейки сделают меня менее яркой?
Пэбб скромно улыбнулся.
– Вам позволено все. Насчет остальных – не знаю. Оперение украшает лишь красивых людей.
– Аурелия сказала, что мы выбираем наш цвет прежде всего согласно нашему эстетическому суждению, а не форме. Если изобрести окраску или оперение, которое будет улучшать характер, больше не будет некрасивых людей и никто не назовет другого человека уродливым.
– До этого момента я предпочитал думать, что именно характер влияет на оперение. Но, возможно, я пойму, что под влиянием вашей красоты могу стать лучше. Лишь бы ваши друзья оставили мне достаточное количество вашего времени.
– Мое время не принадлежит моим друзьям… Им не принадлежит ни одна моя клеточка! – воскликнула Эммануэль. – К тому же, Пэбб, неужели вы считаете меня собственницей? Я таковой никогда не была, да и сама никому не принадлежала. Я не хочу ни удерживать, ни быть удерживаемой. «Тристан не любит то, чем он обладает…»
Эммануэль вновь инстинктивно приняла позу, в которой предпочитала размышлять: она села, приподняв колено, сжав двумя руками ногу и касаясь пяткой ягодиц; другую же ногу она наискось свесила к полу. Она знала, что Пэбб, сидящий напротив нее в широком кресле, внимательно ее слушает.
– Пэбб, мои солнца страдают вовсе не от того, что кому-то принадлежат: скорее наоборот. Им не хватает сознательности, чтобы принадлежать одной системе. Что же сделать, чтобы они начали это осознавать?
– По законам науки, на которые вы опираетесь, все должно быть очень просто, – ответил Пэбб. – Нужно, чтобы первая встреча солнц расположила их друг к другу.
– Действительно, просто! Но как же этого добиться?
– Этого я уже не знаю. Если хотите, давайте начнем с того, что устроим встречу. Пригласите их ко мне на ужин.
– Лукас не придет. Он считает, что светское общество – это дьявол во плоти.
– Он прав. Светское общество – это не средство коммуникации и не способ сближения. Это карикатура, как и дьявол: искусственное общение, ритуал двуличия. Вы меня подозреваете в общении с этим демоном? Я предлагаю вам не светский ужин. Я лишь рассматриваю все это как эксперимент на совместимость элементов в присутствии катализатора.
– Теперь вы стали химиком?
– Это вы меня заразили! Что же, этот план вам подходит? Если подходит, то давайте без промедления претворять его в жизнь. С завтрашнего дня.
– Как скажете, – объявила Эммануэль. – Я доверяю это дело вам, потому что не сильна в составлении планов и программ. Я следую по жизни спонтанно, не следуя никаким предварительно составленным планам. Я верю в будущее, но не готовлюсь к нему заранее.
– Подобный метод не рекомендуют использовать государственным деятелям. Однако мне кажется, что вы лучше управляете своей жизнью, чем они – нашей, – отметил Пэбб.
– Не судите политиков слишком строго, – пошутила она. – У меня с ними есть по меньшей мере одно сходство: я не боюсь, что что-то не получится, потому что каждый раз могу начать что-то новое. А потом начать снова! Наша самоуверенность не имеет границ!
* * *
Солнце зашло за крыши. Пенфизер принес крем-брюле, благоухавшее апельсиновым ликером.
– Мой ужин, – извинился Пэбб. – Хотите разделить его со мной?
– Из-за вас я стану алкоголичкой, – вздохнула Эммануэль.
– Уверен, что вам это не грозит, – заверил он. – Вы невосприимчивы к привыканию.
– Да уж, это точно. Но я способна быть верной. Однако эта верность не имеет ничего общего с расчетливостью жертвы, как об этом сказано в дурных книгах.
– Я не читаю дурных книг, – сказал Пэбб.
– Если бы единственная исключительная любовь, любовь обладания, ревнивая любовь действительно переполняла жизнь писателей таким блаженством, то разве они о ней столько бы писали?
– Они воспевают жизнь монахов в монастыре, чтобы действительно поверить в свои выдумки.
– И чтобы им за это воздалось в ином мире? Я же предпочитаю быть верной до глубины души этому миру, – возразила Эммануэль.
А потом, дружелюбно посмотрев на мужчину, она добавила:
– Петь меня заставляет не вера, а красота.
Пэбб с удивлением заметил, как Эммануэль мягко повысила голос и стала напевать мелодию, которую он не знал, но припоминал, что эти слова он где-то слышал или читал в какой-то книге. Но было это очень давно, и Пэбб так и не отгадал, почему они ему так знакомы. Где же он их слышал? Может быть, в пустыне?…
Бей ключом, колодец! Пойте, люди!
Колодец, который выкопали князья,
Который выкопали знатные народа сего,
Одни – жезлами своими, другие – палками своими.
Перед тем как уйти, Эммануэль сказала Пэббу:
– Почему я хочу петь для вас? Потому что, без всякого сомнения, нахожу вас красивым.
5
Петра ее не дождалась.
Эммануэль плашмя рухнула на кровать, пока еще не зная, кусать ли от сожаления подушку или встать спозаранку, чтобы воспеть восход Солнца, ее счастливой звезды.
Часть вторая
Брак в необыкновенном мире
Мини-юбка должна умереть!
