— В таком случае люди с легкостью придумали версию, согласно которой вы ранили его, — сказала Эм. — Быть может, он начал швыряться разными предметами, чтобы попасть в вас, а вы в ответ ударили его…
— Я не убивал брата. — Каждое слово походило на лед. — К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать лет, он в достаточной степени научился управлять своими порывами и больше не пытался слишком часто затевать со мной драки, а тем более когда мне исполнилось шестнадцать.
В этих словах она услышала то, чего он не сказал. Он не заявил, что они перестали драться. Она внимательно посмотрела на него — серый кашемир его сюртука и белое полотно рубашки резко выделялись на фоне синего неба.
— Ваша матушка чувствует себя очень виноватой перед вашим братом, — сказала она.
— Я знаю, что это так, но не понимаю почему.
— А вы? Вы понимаете, почему вы чувствуете себя виноватым? — И прежде чем он успел не только нахмуриться, но еще что-то сделать, Эм продолжала: — Она — мать. Я не думаю, что ей нужны причины, чтобы чувствовать себя виноватой перед своим ребенком. Но вы — брат, а не отец.
Он покачал головой.
— Но я все равно уверена, она знает что-то о том, что произошло в день его смерти, что-то такое, о чем она никогда никому не рассказывала. — Она помолчала. — Как и вы.
Варкур окинул ее взглядом своих черных глаз.
— Если вы считаете, что я убил брата, в таком случае наши занятия не имеют смысла.
— Вот как? — Эм решила подтолкнуть его. — Быть может, вы умнее, чем считает кое-кто, и все это нарочитая уловка, имеющая целью отвлечь меня от моей главной задачи.
— А что это за задача? — спросил он, прищурив глаза.
Просчет — она дала ему в руки средство, которое не собиралась давать.
— Я сказала вам все, что нужно сказать. — Она быстро встала и хотела уйти, но Варкур схватил ее за руку и повернул к себе.
— А что, если я вам не верю? — спросил он. Он схватил ее за руку не больно, не очень больно, но в его жесте была угроза насилия.
Эм напряглась, всем телом ощутив его близость.
— Значит, если я скажу больше, это ничего не изменит. Вы просто решите, что я опять солгала вам.
Он стоял неподвижно.
— Я не желаю быть вашей марионеткой.
— Ну разумеется, — презрительно проговорила она. — Вы ведь тот, кто дергает за ниточки. Но вы должны верить мне, когда я говорю, что за мои ниточки дергать не стоит.
Он некоторое время смотрел на нее.
— Вы пришли сюда, чтобы соблазном заманить меня к гибели.
Эм подавила дрожь, еще отчетливее ощутив его близость.
— Я — всего лишь одинокая слабая женщина, — возразила она. — Я делаю то, что должна, но не больше.
Он привлек ее к себе.
— Я не понимаю, как вы можете, оставаясь невидимой за вашей вуалью, быть такой чертовски соблазнительной.
— Я никого не соблазняю. — Она заставила свой пульс биться медленнее.
— Вы соблазнили бы и святого. — Его рука скользнула на ее талию.
Эм упиралась.
— Нас увидят.
— Кто? — возразил он, сжав челюсти.
— Шпионы. Шпионы барона. Нас прекрасно видно отовсюду, — напряженным голосом сказала она. — Вы же не хотите поставить под удар ваше дело.
— Пусть видят, — сказал он с легким презрением. — Они решат, что я пытаюсь подчинить вас своей воле.
— А это так? — спросила она. Во рту вдруг пересохло, стук сердца отдавался в ушах. Он был совсем близко — ее мысли разбежались, умчались прочь.
— А стоит попытаться, как вы думаете? — И он заставил ее замолчать, поцеловав в губы.
Губы у него были умелые, почти деловитые, они не дразнили, не требовали, они просто полностью опустошали. Эм поняла, что ее тело сдается, хотя и сознавала, что поддаваться его воле — опасно. Губы Варкура царапали ее сквозь вуаль, руки Варкура прижимали ее к нему с такой силой, что его тело обжигало ее сквозь одежду.
Наконец ей удалось справиться с собой. Она напряглась и рванулась прочь, пятясь к парапету, стараясь отдышаться. Глаза Варкура мрачно сверкнули.
— Хорошо, — сказал он. — А теперь дайте мне пощечину.
— Что? — изумилась Эм.
— Пощечину, — повторил он, подходя к ней.
Голова у нее все еще кружилась, и она занесла руку. Потом, вложив в удар всю силу своего отчаяния и смятения, она дала ему пощечину.
Ее запястье ударилось о его поднятую ладонь. Схватив ее руку, он невесело улыбнулся:
— А теперь пусть соглядатаи доложат об этом куда надо.
И с этими словами он отпустил ее руку, повернулся и ушел.
— Есть новости? — спросил Томас, глядя на Эджингтона поверх письменного стола. Прошло четыре дня с тех пор, как он завладел ожерельем и отдал его барону. Эджингтон прислал весьма обдуманное письмо, прося о встрече этим вечером. Это означает, надеялся Томас, что Эджингтон обнаружил, откуда взялось ожерелье.
Они держали в руках бокалы с ямайским ромом — напитком, к которому Эджингтон питал явную, хотя и необъяснимую слабость. Полезно знать склонности и слабости другого. Это знание даже более важно, когда речь идет о союзнике, а не о враге.
— Это действительно то ожерелье, которое искал лорд Олтуэйт, или невероятно похожее на него. — И Эджингтон вынул ожерелье из ящика письменного стола.
— Откуда оно появилось? — спросил Томас. Чучела оленьих и лисьих голов, окружающие комнату под самым потолком, смотрели вниз своими стеклянными глазами.
Эджингтон поднял брови.
— Тайные расследования не кончились ничем определенным, но скорее всего это фамильная вещь, если исходить из старой страховой описи, которую мне удалось заполучить.
— Фамильная вещь? — повторил Томас. — Значит, кто-то совершил кражу со взломом в сокровищнице Олтуэйта, и, вместо того чтобы доложить о краже, он предпочел нанять каких-то головорезов.
Эджингтон задумался:
— Если его украли, это скорее всего была кража, совершенная кем-то из домашних. Обычно так бывает, если речь идет о кражах крупных и рискованных.
Томас не стал спрашивать, как Эджингтон узнал об этом. С тех пор как барон стал либералом, он превратился в настоящий кладезь сведений, касающихся преступных сообществ.
— Значит, нужно искать слугу, который уволился со службы — когда именно?
Эджингтон пожал плечами:
— Он ищет уже полтора месяца.
— Значит, по меньшей мере два месяца назад. Есть какие-нибудь идеи насчет того, когда его видели в последний раз в доме Олтуэйта?
— Его отец непременно заметил бы пропажу, стало быть, можно предположить, что это произошло перед его смертью восемь месяцев назад.
