– Мы здесь все как одна семья с кучей родственников, живущих здесь и зимой, и другой кучей, приезжающей на лето.
– У вас летом дел, должно быть, невпроворот.
Роджер качнулся с пяток на носки, выпятил грудь и похлопал себя по ней.
– Мы здесь со всем умеем разобраться.
– Значит, у вас сильное отделение.
– У нас здесь все под колпаком. Для тех, кто любит выпендриваться, Ориндж-Бич не самое хорошее место.
Миган так и застала его в позе бравого полицейского.
– Ориндж-Бич самое безопасное место на свете, – подхватила она, подходя к Барту. – Так, кажется, Роджер, ты говорил мне в тот вечер.
Роджер подозрительно посмотрел на Барта, затем перевел взгляд на Миган.
– Ты еще раз видела того человека?
– Ни разу. Это все, наверное, моя беременность. Я немного разнервничалась.
– Такой огромный дом на пустынном берегу кого хочешь заставит нервничать, особенно когда живешь в нем одна.
– Наверное, так оно и есть. Я и думать забыла об этом человеке, когда здесь появился Барт.
– А я что говорил? В случае чего всегда звони нам. Кто-нибудь обязательно заскочит.
– А как ты попал в полицию? – спросил Барт, которого это абсолютно не трогало, но он вдруг вспомнил, что в списке знакомых Миган по Ориндж-Бич, который они с ней составляли вчера, его не было. – Похоже, что служить в полиции тебе нравится.
– Точно сказано. Только я подумываю перебраться в город побольше. Скажем, в Атланту или Новый Орлеан, где у полиции настоящая работенка, а не мелкая пьянь да превышение скорости, как здесь.
– Так тебе хочется серьезного дела?
– Мне нравится пытаться влезть в башку убийцы и посмотреть, как у того мозги работают. Тебе, наверное, невдомек, что много преступлений не раскрывается, даже убийств. А бывает, что копы и знают, кто стоит за тем или иным преступлением, а доказать ни черта не могут.
Барт тут же отреагировал.
– Выходит, если у парня есть голова на плечах, он может выйти сухим из воды, даже совершив убийство?
– Если сечет систему, то да. Но большинство уголовников не рубит. На этом они и попадаются.
– Ты, как я погляжу, спец по убийцам. Я-то просто машинами торгую.
– А ты откуда?
– Из Нашвилла. Столица кантри.
Миган чистила апельсин. Очистив, бросила кожуру в помойное ведро и вытерла руки полотенцем.
– Когда ты решил идти в правоохранительные органы? – вступила она в разговор. – Что-то не припомню, чтобы ты говорил об этом, когда заезжал ко мне в Новый Орлеан пару лет назад.
– Я тебе тогда говорил, что занимаюсь разводом и должен прийти в себя. Я и к Джеки заезжал тогда. И, знаешь, теперь, когда это случилось, я рад, что заехал.
При упоминании имени Джеки Миган вздрогнула и уронила дольку апельсина, которую подносила ко рту. Барт нагнулся, поднял ее и бросил в помойное ведро. Ему нагнуться и выпрямиться ничего не стоит, не то что ей.
– Ну ладно, пора и двигать, – бросил Роджер. – А то я вас от дел отвлекаю.
– Спасибо, что заехал, Роджер. Я тебе очень благодарна, что ты побеспокоился обо мне.
Он положил руку на ее ладонь.
– Всегда рад услужить. Мы все-таки не чужие. Если что понадобится, даже после рождения ребенка, ты только звякни. Правда, сдается мне, что ты сразу на работу выйдешь.
– Боюсь, да.
Барт попрощался с Роджером и остался на кухне. Миган пошла проводить его. Парень, видно, неравнодушен к Миган и сейчас, и он явно не убийца. Да и мотива у него нет. Надо, конечно, проверить на всякий случай. Увы, они опять на нулях. А убийца ждет своего часа.
Барт зашлепал босыми ногами по кафелю, чтобы взять кофейник и налить себе еще кофе. На улице заморосило, и сквозь сетку дождя нельзя было разглядеть границу между заливом и небом.
Роджер Кольер, человек, который знает Джеки и Миган настолько близко, что навещает их, занимаясь разводом. Может, это и есть недостающее звено, подумал Барт. Пусть не сам Кольер, но тот, кто связывает их всех. Кто-то из Ориндж-Бич, раз они только здесь могли познакомиться.
Если Джеки и Миган во что-то влипли, скажем заняли у кого-то деньги, которые не могли вернуть, или влезли в дело, которое накрылось…
Миган вернулась с расстроенным лицом.
– Не так хотела я начать день, но, кажется, все обошлось, как ты думаешь?
– Как я понимаю, Роджер друг юности.
– Они с Джеки дружили все последние классы. Я встречалась с ним тоже, когда они разошлись, но толку из этого не вышло. Он начал гулять с девочкой из Пенсаколы сразу по окончании школы, а через несколько месяцев они поженились.
– Эта та, с которой он развелся?
– Та самая.
– Так он навестил тебя в Новом Орлеане, ища замену?
– Он искал работу. Он хотел, чтобы я взяла его к себе, но я на эту удочку не поймалась. Я отправила его на собеседование с другим нашим менеджером. Он не прошел. Больше мы не виделись. Я наткнулась на него, когда позвонила в полицию по приезде.
– А теперь он решил нанести визит?
Она повертела шеей и помассировала мышцы.
– Хватит о приятеле-копе. Пойдем-ка лучше в купол и займемся коробками, а там и пообедаем пораньше.
До купола они не добрались, но застряли на сундуке со стегаными одеялами и семейными альбомами в одной из спален. Миган взяла тот, что сверху.
Бумага в альбоме пожелтела от времени. Фотографии крепились к листам черными вклейками-уголками. Добрая треть уголков оторвалась, и многие карточки чудом держались под невероятными углами. Пару снимков бабушки в детстве Миган узнала, но в основном там был сонм родственников, большинство из которых умерло задолго до ее рождения. Даже Барт не собирался заниматься археологией.
Барт извлек остальные альбомы из сундука, сдул пыль и сложил их грудой на столике у кровати. Их было пять.
Первые три состояли из коллекции любительских снимков, на которых фигурировали дамы в длинных платьях и старомодных туфлях. В четвертом были детские снимки. Очевидно, присланные матерью Миган бабушке. Альбом был старый, о чем свидетельствовала обложка, но с новыми вставками, фотографиями в аккуратных целлофановых пакетиках.
Барт положил альбом так, чтобы его лучше освещал канделябр над кроватью.
– На этом снимке тебе, должно быть, лет пять. Теперь я вижу, что ты действительно очень похожа на маму.
– Мне четыре. Не помню, когда снимали, но, помню, бабушка говорила, что в доме, где мы жили, когда мне было четыре годика. Мама тогда работала в театре в Чикаго. На следующий год мы переехали в Нью-Йорк. Мы прожили в Бруклине целых три года. Дольше мы нигде не задерживались.
