Наступила смерть!
В последнее время в нашем удивительном городе значительная часть жителей стала приобретать все большее сходство с акулами и крокодилами. Они готовы в одно мгновение для собственной выгоды разорвать любого, потому что жизнь ближнего для них — абсолютная пустышка. Таким образом было доказано, что человеческая натура способна меняться в короткие сроки самым бесстыдным образом, хотя предыдущие поколения категорически отрицали подобные перевоплощения. И молчаливый, безобидный Яков Ваханя в определенных случаях мог пользоваться в этом экзотическом сообществе даже некоторым спросом.
Именно таким случаем оказалась безвременная гибель Натальи Мегаловой. Чтобы замять скандальное для собственного бизнеса дело, на место прибыл сам Харитон Николаевич. Депутат не стал разглядывать жертву оргазма; прикинув своим изощренным столичным умом, как закрыть дело, он тут же вызвал на Спиридоновку скромного, вечно молчащего рассыльного. Сценарий был прост: поворачиваемый такими мудрецами, как столичный журналист, в разные стороны российский закон не имел бы к хозяевам храма эроса никаких претензий.
«Привет, дружочек Яков Михайлович! — любезно поздоровался господин Штопкин. — Вот тебе сто долларов. Ты несся к нам на такси не за свой же счет! Бери деньги, Ваханя!» — «Спасибо. Но я передвигаюсь на мотороллере», — осторожно отозвался рассыльный. «Какая экзотика! Я думал, они вымерли, как когда-то динозавры. Неужели есть чудаки, которые пользуются в нашей столице таким не российским транспортом? Европа — да! Но в Москве на мотороллере? Простите, это смахивает на извращение, на признание, что влюблен в животное. Возьми эти сто долларов на бензин. Не то силой заставлю…» — «Спасибо, но позвольте мне не брать ваш подарок. Меня совесть замучает!» — «Нет, не позволю! Дают — бери, а бьют — беги! Но это не все. Я пригласил тебя по другому поводу. Ты же помнишь вашу новенькую, Наталью Мегалову? Несколько минут назад она захлебнулась и погибла». Яков Михайлович вздрогнул, побледнел, но ничего не сказал. «Это произошло здесь, в моем офисе. Я известный человек в столице, да что в столице — во всей России. Ты должен помочь мне выпутаться. Мне скандалы не нужны. Есть три варианта, ты должен выбрать один из них. Должен выбрать, понял? Первый: я плачу тебе сорок тысяч долларов, прячу труп в мешок, а ты увозишь его и сбрасываешь куда угодно — хоть в Покровские пруды или в Яузу. Второй вариант: мы перевозим труп к тебе на квартиру, приглашаем милицию — разумеется, не с улицы, а наших друзей, — и составляем протокол. Мегалова захлебнулась у тебя в доме. Никакой ответственности ты не несешь. Можешь осмотреть труп — на нем нет никаких следов побоев или насильственной смерти. Да, тебе нужно знать, что она захлебнулась спермой. В этом случае я плачу тебе двадцать пять тысяч долларов. Сможешь за двенадцать купить себе “Пежо” и выбросить, наконец, мотороллер. Третья схема: за нее получишь пятьсот долларов. Сейчас Бузик принесет стакан человеческой спермы, и ты при мне должен ее выпить. В этом случае придется на мой адрес вызвать милицию и оформить протокол. Следователям скажешь, что ты и Наталья пришли к своему приятелю Бузику, чтобы вместе распить бутылку спермы. Врачи рекомендуют принимать ее против онкологии предстательной железы и молочной железы у женщины. Все понял? Теперь подумай и скажи, что выбрал, какой гонорар мне готовить. Сорок, двадцать пять тысяч или всего пятьсот?»
После этого обычного для граждан нашего великого города вопроса посыльный вконец смутился, не зная, как именно отказать этому уважаемому Харитону Николаевичу: заявить ему во всеуслышание «нет» или немедленно убежать и спрятаться в своей скромной квартирке? Не в правилах господина Вахани было противопоставлять наглости и хамству собеседника какую-то свою активную позицию. «Что же делать? Куда бежать, где прятаться, да и возможно ли это? Я же никогда ни от кого не скрывался. Ни разу в жизни не общался со следователем. Что делать?» Какой-то ледяной мрак навалился на его сознание. «Ты, дружок Ваханя, решай быстрее. Время идет. Пока труп еще не остыл, нам надо определяться с версией. Мне неприятности ни к чему. Я известный человек. А ты? Рассыльный! Кто тебя знает? Бери сорок тысяч и увози труп! Бузик, начинайте заворачивать утопленницу. Грузите ее на его мотороллер. Перекиньте через сиденье, словно ковер». — «Нет! Извините, Харитон Николаевич, я никуда не поеду! — еле слышно выдавил из себя Яков Михайлович. — Я боюсь…»
Но его беспомощность лишь усилила натиск Штопкина: «Чего ты боишься, Ваханя? Мотороллеры гаишники не останавливают. Вывали труп хоть на мусорную кучу, выкини прямо на автобусной остановке, сбрось на мостовую! Никто ничего не заметит. Наши люди по сторонам не смотрят, чужие дела их не интересуют. Они о своих пекутся. А сорок тысяч у тебя в кармане! Чего тут бояться? Что в нашем городе стоит жизнь человеческая? Дама ведь сама померла, понял? Башка твоя дурья! Никакая экспертиза не сможет доказать насильственную смерть. Так что трусить здесь пустое дело. Бери деньги и увози труп». — «Боюсь…» — едва слышно промолвил рассыльный. «Чего, чудак, — с моими-то связями?! Ну скажи, чего ты боишься?» — ужасающее возбуждение перекосило лицо предпринимателя. «Боюсь, что если меня кто спрашивать станет, то я врать-то не смогу, а все расскажу как было», — с трудом проговорил Ваханя. «А что было-то?» — уставил на него пристальный взгляд владелец храма любви.
Господин Ваханя молчал. Выражение глаз стало растерянным, скулы свела судорога. Страх сковал его полностью.
«Опасный тип, — подумал депутат. — Рисковать Расплетиным, поручая ему выкинуть куда-нибудь покойницу, — дело невыгодное. Он каждый день несет золотые яйца. Как же труп отсюда убрать? Все вроде чисто, но враги могут поднять шумиху, что у Штопкина бордель, что его “двустволка” обслуживает богатых клиенток. Припрутся десятки ментов: как им объяснить сложную внутреннюю архитектуру храма любви? Десятки комнат для эксгибиционистов, волчки для вуаеристов, ниши для фетишистов, кушетки для содомии. Стены завешаны аксессуарами для секса, инструментами истязания плоти для флагеляции, портретами Мазоха, маркиза де Сада. Кроме того, для возбуждения садомаза всюду пушки, стреляющие калом, шланги, обливающие мочой, наполненные нечистотами емкости для копрофилов, ящики, набитые экзотическими презервативами, надувными частями тела, книгами по соитологии, станками для упражнений по “Камасутре”. При виде всей этой индустрии секса менты потребуют с меня сто, двести, а то и триста тысяч долларов. Начнут наведываться ежемесячно за данью. Судмедэкспертам надо будет заплатить за правильный протокол, прозектуре — за вскрытие трупа и аренду холодильника, санитаркам — за омовение, чиновникам — за место на кладбище, похоронной конторе — за автомобиль, за гроб, землекопам — за могилу, священнику — за отпевание, флористам — за венок, плотникам — за крест на погосте. Предстоит уйма затрат! Вместе со взяткой ментам все издержки, связанные с утопленницей, потянут на полмиллиона долларов! Зачем нести такие огромные расходы? Чушь какая-то! Неграмотно, неэкономично! Надо выбросить этот труп куда угодно! А утром опубликовать заметку, что найдено тело неизвестной нимфоманки, захлебнувшейся спермой. Можно добавить к этой информации несколько пассажей о морали, что, дескать, вот они, современные нравы: упиваться оральным сексом прямо на столичной мостовой… — Штопкин решительно повернулся к рассыльному: — Слушай, Ваханя, последнее предложение: даю пятьдесят тысяч долларов за вынос трупа. Берись за дело, тебе же нужны деньги! Торопись! У меня нет времени».
