отвечу я. И Бог заплачет.
I. Утренний кофе во мглистом Аиде Largo (широко)
1
Эта история началась на экране – мобильного телефона. С экрана смотрела Майя. Ее рот манил. Скулы высокие. Глаза мглистые.
2
Поэтому известие о смерти отца стало для Якова как прогнившая ступенька: ему показалось, что он полетел с высокой лестницы в самый низ.
Яков открыл глаза и увидел, что до сих пор жив. Что сидит с братом в кофейне. И что кофейня лишена примет смерти, которая случилась где-то там, во Львове.
Он вспомнил, как на экране появился неизвестный номер. Анонимный абонент дотянулся до него сквозь фотографию Майи, вцепился в него и сообщил то, от чего под ногами треснула лестница.
Яков предчувствовал этот треск.
Он избегал отвечать на звонки – не только с неизвестных номеров, со всех номеров. Но думал совсем о другом. Никак не про отца. Его пыталась вызвонить Ира, а услышать в трубке, как она задыхается от слез, он не хотел. Баста.
3
С той поры, как Яков переехал в Киев, прошло полгода, а с братом они виделись все так же редко. Что странно – ведь теперь они жили в одном городе. Знакомые рассказывали, что это типичная ситуация для мигрантов. Любовь между родными сильна в разлуке. Стоит же переехать ближе, в столицу, и знакомые исчезают во мгле. Это дало основания Якову думать о Киеве как об Аиде, пораженном испарениями амнезии.
Матвей перебрался в Киев пять лет назад, вместе со своим депутатом, у которого работал советником еще во Львове.
В столице Матвей решился пойти в свободное плаванье и быстро нашел попутные течения. Он стал консультантом при другом депутате, более перспективном; земляк, добравшись до корыта, обмяк и политической борьбой уже не горел.
Это тоже было действием мглы, которую испускал из своих пор старый город.
4
Знакомым, которые спрашивали, живут ли здесь его родственники, Яков сообщал, что у него в Киеве брат. «Он работает методологом. Да, методологом. Нет, методолог – это не учитель, учитель – это методист. Нет-нет, методология не имеет отношения к аспирантуре. Это, знаете, политика, уважаемый, да – политика. Он в политике, мой брат. Нет, вы не слышали о нем… Это же методологи. Они, знаете, обычно не светятся. Серые кардиналы. Говорите, звучит зловеще? Так вся политика в Украине звучит зловеще. А я чем занимаюсь? Ну… в Киеве есть неплохая студия звукозаписи. Я там… звукорежиссер. Да, звукорежиссер. Почему так? Почему не пишу сейчас музыку? Это уже вопрос личного характера. Краков? Да что вы сразу "Краков"? Краков – это Краков. Краковская консерватория дала свое, безусловно. И я этого не отрицаю. Это то, что делает человека, так сказать, человеком. Но наши реалии, как вы знаете… Где Краков, а где наши реалии, вот в чем дело…»
Брат никогда не называл своих депутатов «шефами» – исключительно «клиентами». «Я ни на кого не работаю, – объяснял брат, – я предоставляю консультации. Почувствуй разницу».
Якову это нравилось. Он тоже мечтал о неприкосновенности и суверенности.
Якову это нравилось. Он чувствовал разницу, но болезненные мысли о собственном положении побуждали приложить к своей психической ране что-нибудь успокоительное. Например, такую мысль, как «Зато у меня есть Майя».
Среди конкретных результатов успеха брата можно было назвать увеличение веса с семидесяти пяти до восьмидесяти девяти килограммов. Или приобретение нескольких костюмов из итальянского сукна, сшитых у модельера из Франции.
Что касается последнего трофея брата – «ленд крузера» патриотического черного цвета – то радости от него было мало. В столичных пробках машина становилась похожей на ползучий черный катафалк.
