Книга Мания - Александр Потемкин

Расплетин не торопился снимать бронеюбку. Жизнь приучила его смотреть на женщину как на объект денежного заработка. Он уже привык не разглядывать ее прелести, не всматриваться в глаза, не интересоваться предпочтениями. Не зная толком, что такое ласки, он не целовал ее губы, не обнимал груди, коленки. Не имея представления об уважении к личности, он никогда не говорил комплименты, не хвалил чей-то ум, внешность, высказывания. Он начинал свои ухаживания с какой-то грустью, без прилива эмоций, без волнения в сердце, без предвкушения счастливых мгновений, как шахтер, спускающийся с отбойным молотком в шахту на смену. Но если шахтер натягивал на себя робу, надевал каску с фонариком, всовывал руки в парусиновые варежки и начинал рубить уголь, то Андрей Максимович перед началом своей энергичной, но все же больше механической деятельности скидывал защитный чехол, освобождая свое хозяйство от юбки безопасности (требование страхового общества, так как они были застрахованы на крупную семизначную сумму), сбрасывал с головы алую, похожую на шапочку католических кардиналов изящную кипу и закладывал ваткой нос. В этом садке мотыльков эроса, в блестящем рассаднике мании секса, прозванном в столице «храмом любви», молодой человек снимал с головы кипу лишь по заказу клиентов: женщины хорошо платили, когда его длинные белокурые волосы закрывали им глаза, им нравилось вытирать его волосами свои вспотевшие груди; мужчины же оплачивали этот дополнительный сервис, чтобы насладиться эротическим ароматом Андрея Максимовича.

На последней процедуре, хотя ее никто не оплачивал, провинциальный святотатец особенно задерживался, тщательно вворачивая шматки ватки в свой ровный, красивый нос, никому не признаваясь, чего таким образом достигал, какое удовольствие испытывал или чего избегал. Впрочем, в таких деликатных делах у каждого свои секреты. Например, известно, что мужская половина нашего замечательного мегаполиса, по крайней мере, большая ее часть, после мануального контакта с собственным erecticus — мочеиспускания — моет лишь одну руку. Господину Расплетину после тех же манипуляций и даже после проверки упругости своей «двустволки» приходилось мыть сразу две. Молодой человек был крайне раздражен этим несправедливым, неэкономичным обстоятельством, а потому нередко сознательно пренебрегал этими гигиеническими процедурами. Почему на такие заурядные, ничего не значащие вещи он обращал пристальное, глубокое внимание, тоже было за семью печатями. Теперь же эластичностью своих близнецов он был доволен и медленно, даже нарочито медленно начал пристраиваться к любительнице острых ощущений. Тут необходимо заметить, что перед проникновением в глубины женских чувств и наслаждений он приобретал какой-то отрешенный вид, как будто само сексуальное действо его нисколько не интересовало. Расплетин должен был осчастливить женщину платными подарками эротического свойства. И свой долг он старался выполнить на отлично!

Итак, молодой человек забрался на кровать, уселся на ноги Наталье Никитичне и меланхолическим голосом спросил: «Начнем?»

Обжигающая стройность erecticus тут же затуманила голову Мегаловой. Они так чудесно напряглись, демонстрируя могущество плоти, что стали напоминать ей жилистые руки скульптора, вытесывающие из глыбы мрамора изящные формы. Ее глаза заблестели, умопомрачительная страсть достигла своего предела, мысленно она уже была с ними : «Неужели мои губы, мой чувственный glossa возьмет их наконец в плен? — с восторгом думала она. — Какая прекрасная добыча! Такие изумительные трофеи уступить другим было бы настоящим страданием, мучительным, недопустимым поступком. Грехом! Преступлением! Нет, они должны быть моими, раз и навсегда! Только я должна владеть этими козырями извращенного сознания…» Набатным призывом ее губы продолжали нашептывать возбуждающие слова, распаляя эротическое воображение. Если в последнее время она жила в атмосфере безумного подчинения лишь одному erecticus, то теперь начинался новый виток ее существования: крепостной, тотальной зависимости от двух близнецов ! Ее грудь стала учащенно вздыматься, губы пересохли, рот приоткрылся, глаза подернулись поволокой страсти. В состоянии эротического неистовства молодая женщина начинала забывать все, она ждала лишь одного: чтобы эти мускулистые руки скульптора быстрее проникли в главнейшую часть ее существа! Если до этой встречи у нее еще сохранялось терпение, то сейчас она с ним расставалась окончательно; если до этого у нее еще имелся разум, то теперь она теряла его на глазах, — чем постыднее образ жизни человека, тем сильнее тянет его к еще более извращенным поступкам.

Теперь вся ее натура трепетала от стремления к еще не изведанному: два erecticus возбуждали ее самым бесовским образом. Эти чудики начинали сводить с ума, искушать ее! Исполненная страсти, не изобретая никаких предлогов и намеков, она впилась в двуствольный инструмент, как будто весь мир переместился в erecticus, как будто вся вселенная сошлась в этой постыдной аномалии. Она закрыла, точнее, зажмурила глаза, словно какой-то невероятный свет ослепил ее. Восхищение рвущимися к схватке с ней близнецами не имело предела! Твердое, нетерпеливое намерение, рисующее в ее воображении иероглифы взбалмошного секса, потянуло молодую даму к мускулистым стволам . Ее неукротимое желание засияло, темперамент вознесся к небесам, ее страдающий glossa, замечательный мастер медитации, стал проделывать между ними такие выкрутасы, с такой великолепной фантазией и ошеломляющей волей, с такой страстью и самозабвением восхитительной изобретательности, что невольно представлялось: его выдумкам нет предела.

Андрей Максимович очнулся от механических движений: он явственно ощутил, что с ним вступила в связь не обычная особа, не тривиальная нимфа, не банальная распутница, — его пленяет мания, мания эроса! Безудержное распутство стало увлекать молодого человека, казалось, он загорелся сам, лицом к лицу столкнувшись с настоящей бурей близости; секс опутал его сознание, и Расплетина пылко потянуло к взаимности. Он стал вкладывать в каждое свое движение чувство, ярость, усладу. Амур с фатальным усердием стал перевоплощать прагматического жигало в романтического кавалера! Избалованного мужлана в чуткого любовника! Закормленного альфонса в мечтательного поклонника! В этом этюде страстной вседозволенности Андрей Максимович уже начал преисполняться ощущением приближения оргазма. Сексуальное неистовство, наконец, подошло к концу: фонтан триумфа чувств забил как гейзер преисподней! Два ствола молодого человека стали выбрасывать теплую сладкую сперму, как из рога изобилия. И Наталья Никитична начала упиваться мощной нескончаемой струей великого удовольствия.

Неожиданно в ее взбудораженном рассудке мелькнула беспокойная мысль, что она захлебывается, что уже не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, что тонет в напитке страсти, что легкие полны эликсиром чувств! В начале кислородного голодания она на какие-то мгновения даже порадовалась этому обстоятельству: такого обилия желанной спермы она еще никогда не получала! В сознании возник поэтический образ женщины, захлебывающейся в эросе. «Как прекрасно! Как великолепно! Ведь это мечта всей моей жизни! Венец исступленных московских оргий! Желанная жизнь удается, браво! Браво, наш замечательный мегаполис!» — в неописуемом восторге думала она. И вдруг услышала нарастающий бой кремлевских курантов. Голова у нее закружилась, тело стало витать неизвестно где, возникла безмерная усталость, зарябило в глазах. Размытое пространство ширилось, наступало, свет медленно угасал, умолкали звуки, испарились ощущения, — образ небытия становился все реальнее. Госпожа Мегалова стала терять сознание. Зрачки ее сузились, потом вдруг расширились; рефлексы исчезли; стремительный рост количества углекислого газа в организме вызвал непроизвольное выделение мочи и кала. Вначале лицо приобрело красновато-лиловый оттенок, который довольно быстро сменился на лилово-серый. По телу пробежали судороги, взъерошились волосы. Прошло лишь три минуты, и…