Пьяри снова натянула простыню повыше. Больше она ни о чем не хотела думать. Стоит только прилечь, как в голову лезут горькие, тяжелые мысли. А если подумать, то кроме воспоминаний, которыми она еще могла себя утешить, у нее ничего не осталось.
Ничего!
Пьяри опять вспоминает.
Жестокий, он ни словом не обмолвился о том, заберет ли ее с собой.
Каджри, видно, прочно поселилась у него в душе…
Застонал Рустамхан.
Пьяри вздрогнула. Она забыла, что не одна в доме. Она дрожит от звука его голоса; неужели он все еще жив?
Неужели ей придется общаться с этим ничтожеством?!
Отчаяние овладевает Пьяри. Она кажется себе попугаем, рвущимся на волю из золоченой клетки. В бессильной ярости птица машет крыльями, долбит клювом железные прутья, не причиняя им никакого вреда.
— Пьяри! — зовет Рустамхан.
Пьяри молчит.
— Пьяри! Ты что, уснула?
Пьяри не отвечает.
— И вправду спит, — бормочет Рустамхан.
— Что случилось? — сонным голосом спрашивает Пьяри. — Ты звал меня?
— Да!
— Зачем?
— Ты спишь?
— Нет.
— Но я два раза звал тебя.
— Может быть, только задремала.
Рустамхан молча сопит.
— Ну что тебе? — не выдерживает Пьяри.
— Просто так.
— Ну так дай мне покой! — возмущается Пьяри. — Я решила, случилось что-нибудь.
— А тебе не страшно?
— Нет.
— Пьяри, я хочу спросить тебя.
— Ну спрашивай.
— Если я умру, ты тогда…
— Что тогда?
— Что ты тогда будешь делать?
«Я тут же сбегу отсюда», — хочет сказать Пьяри, но успокаивает Рустамхана:
— Ты не умрешь. Еще поживешь, и немало.
— Да продлит твои годы великий Аллах!
— А кому это нужно? Женщина должна жить до тех пор, пока молода, потом она уже никому не нужна.
Рустамхан ничего не отвечает. Ему не хочется вступать в спор. А Пьяри вновь начинает мечтать о том, как она будет спать под открытым небом, любуясь звездами. Кто-то будет нежно распускать ее косы, а она засмеется робким, счастливым смехом.
Но в мир ее грез снова безжалостно вторгается Рустамхан.
— Пьяри! — зовет он. — Лекарство Сукхрама, кажется, действует.
Но Пьяри не слышит. Она мечтает. Она лежит рядом с молодым красивым парнем. Как стосковалась по нему Пьяри! Во всех ее мечтах о счастье присутствует мужчина. В ее сердце нет места тому, что противоречит голосу природы. Она не понимает высоких материй, она женщина, всего лишь женщина.
Сукхрам! Юноша с большими красивыми глазами!
Опять стонет Рустамхан.
— Что, что? — спрашивает Пьяри.
— Страшно, жжет все тело. Воды!
Пьяри охватывает раздражение. У нее тоже жар. Так и хочется сказать: «Встань и напейся сам!» Но она не может, не смеет.
Пьяри спускается с кровати. Каждое движение причиняет боль. В голове стоит колокольный звон. Ухватившись за спинку кровати, Пьяри прижимает руку ко лбу, покрытому испариной. Затем открывает глаза, но тут же зажмуривается: перед глазами все вертится и плывет, в зыбком свете возникают большие красные круги.
Неверными шагами она подходит к столу и наливает полный стакан воды.
— На, пей, — говорит она, входя к Рустамхану.
— Где же ты? — жалобно произносит он и приподнимается на локте. От боли его лицо искажается, но Пьяри не жалеет его. Жалкий, тощий пес с грязной, облезлой шкурой, он уже не скалит зубы, а только умильно виляет хвостом.
Напившись, Рустамхан бессильно валится на кровать.
Пьяри возвращается к себе и тоже ложится.
Как она устала! Как кружится голова!
Пьяри плачет.
О чем?
Она и сама не знает; у нее такое чувство, будто ее столкнули в бездонную яму и теперь ей не выбраться оттуда. Она беспомощна! Из глаз, в которых еще недавно искрились радостные огни любви, льются слезы отчаяния. Внутренний голос нашептывает: «Поплачь, поплачь. Теперь не скоро придет твое время улыбаться!»
— Пьяри! — в который раз зовет Рустамхан.
Она затихает.
— Ты плачешь?
— Нет.
Пьяри вытирает слезы и покрасневшими глазами оглядывается вокруг. Нижняя губа ее дрожит, она пытается прикусить ее, чтобы унять дрожь.
— Чего это ты? — не унимается Рустамхан.
— Мне очень больно.
— Не плачь, Пьяри, все будет хорошо.
Какое сострадание! Где оно было у него раньше, когда Рустамхан был здоров? Сейчас это говорит жалкий нищий, сулящий богатство своему собрату.
— О, боже! — причитает он. — Эта женщина принадлежит к самой низшей касте, но такой ее сотворил Ты сам. Из-за меня она терпит эти муки. Избавь ее от них. Облегчи ее страдания! Она невиновна. — Рустамхан заливается слезами. — Как прекрасна эта женщина, которая молча переносит свои страдания! — голос его срывается.
Пьяри поражена. Неужели это животное тоже может стать человеком?
«До чего довела его болезнь, — думает Пьяри. — Только останется ли он таким, когда поправится?»
Пьяри ни во что не верит. Она прислушивается к его стенаниям и молитвам: что ни слово, то лицемерие.
Она присаживается к нему на кровать.
— Послушай, Рустамхан, — начинает она.
— Что, Пьяри? — замолкает Рустамхан.
— Ты-то чего разнюнился?
— Я — большой грешник.
Пьяри не выдерживает. Она встает и, держась рукой за голову, уходит в соседнюю комнату, чтобы быть подальше от него.
В комнате царит полумрак. Узкие полоски света, пробивающиеся сквозь частую решетку окна, как бы сражаются с темнотой, пронзая ее своими сверкающими мечами.
Как долго тянется день!
Если бы она сейчас лежала у себя в шатре и возле нее сидел бы Сукхрам, на душе было бы спокойно и безмятежно. Отчего рядом с ним ей всегда было так хорошо и спокойно? Задумывалась ли она когда-нибудь над этим раньше?
Нет, раньше такая мысль не приходила ей в голову. День за днем шли своей чередой, как тянется нить запущенного мальчишками змея. Дни можно было бы сравнить с круглым мячом: он катится, и нет ни начала, ни конца.
Пьяри вспоминается детство. Сегодня впервые вспомнила она о своей матери, об Исиле, о том, как они любили ее. Куда девалось все это? Сорвав красный цветок, она втыкала его в волосы и кружилась в лихом танце, высоко поднимая юбку. Когда Сауно давала ей просяные лепешки с патокой, она садилась вместе с Бхурой, ела сама и кормила собаку. Однажды она с разбега прыгнула на спину неоседланного коня, который спокойно пасся на лугу. От неожиданности конь понесся вскачь, и Пьяри тут же свалилась. Ничуть она не испугалась. Где теперь эти дни?
