Велев воеводе следовать по переяславской дороге, Дмитрий с отроком свернул к лесу. Захотелось ему увидеть старого пасечника, услышать, как спокойно гудят пчелы, и посидеть у одноногого столика. Дмитрий не знал, о чем они с Ермолаем будут говорить, но его потянуло на эту встречу. А может, решил князь посетовать на тоску, какая уже со смерти Апраксии гнетет его?
Конь идет под Дмитрием широким шагом, а следом за князем едет отрок. Конь его играет, то и дело норовит обогнать Дмитрия, и тогда гридин сдерживает узду.
К седлам приторочены луки и колчаны со стрелами. На кафтаны надеты кольчужные рубахи — на князе работы свейской, синевой отливает. И Дмитрий, и гридин подпоясаны саблями, головы покрыты шлемами. Тяжелые ветки хлещут по всадникам.
Тропинка раздвоилась, и князь, привстав в стременах, огляделся, после чего уверенно направил коня нужной дорогой и вскоре выбрался на поляну. Навстречу князю кинулась собака, но вышедший старик позвал ее.
Дмитрий осмотрелся. Па поляне все было как н прошлый раз. Та же изба, те же борти, тот же покосившийся столик. И старик тот же, будто и время его не берет.
Князя он признал, поклонился. Дмитрий сошел с коня, передал повод игроку, а сам присел на скамью у столика. Вскоре перед ним стояла щербатая глиняная миска с плавающими сотами и вьющимися над ней пчелами.
Они сидели у столика, и Дмитрий рассказал Ермолаю о неудачном походе на Новгород. Старик смотрел на князя из-под кустистых седых бровей, слушал внимательно, не перебивая. Ни словом не обмолвился бортник о городецком князе, но когда Дмитрий заговорил, что новгородский посадник тянется к Литве, Ермолай заметил:
Новгород — торговый город, от сотворения привык с мыта жить, с пятин кормиться. Своевольство новгородцев еще не единожды великим русским князьям костью в горле застревать будет…
Пробиваясь сквозь верхушки деревьев, солнце скупо освещало поляну. Начали сгущаться сумерки, и Дмитрий распрощался с Ермоласм. Провожая князя, бортник сказал:
Тоска тебя гложет, великий князь. Отринь ее, кручинушку. Тебе о Руси печься надо, ее заботами жить. Вон как недруги землю нашу терзают…
* * *
Из Переяславля-Залесского Дмитрий отправил гонца с грамотами к братьям, просил их приехать к нему, и они втроем посидят на берегу Переяславского озера, где так любил бывать их отец Александр Невский. О такой встрече он, Дмитрий, давно уже думал.
Пока великий князь ждал братьев, он послал отроков с неводом готовить стан, а стряпуху печь хлебы и пироги с севрюгой и грибами, с лесной и болотной ягодой. А пивовары уже варили квас и пиво, настаивали медом.
Радовался Дмитрий: сбудутся его мечты, когда они, братья, забыв лютые распри, станут вспоминать лета, когда жили под отцовской крышей и не злобились, деля уделы…
Еще мыслилось Дмитрию, что у них ныне года зрелые, умудренные. Ужели теперь при виде места, где они родились, вкусили радость жизни, не забьются сладко их сердца, тепло не сожмет им грудь и они не задумаются о бренности жизни?..
Братья съехались, будто сговорились, в отцовской вотчине, в Берендееве, час в час. Едва переступили порог хором, обнялись, и Даниил сказал:
Не будем зла держать, и настанет мир и любовь меж нами…
Следующее утро они встречали на Плещеевом озере. День обещал выдаться ясным. Солнце поднималось над лесом, будто ощупывая лучами, кустарники и траву, скользнуло по озерной глади. Отроки разворачивали невод, один край заводили лодкой на глубину. Даниил кричал, чтобы охватывали шире, а Дмитрий с Андреем смотрели, как начали вытаскивать невод на берег.
И снова Даниил подал голос гридням, чтоб прижимали нижнюю бечевку к земле, иначе упустят рыбу. Но московский князь беспокоился напрасно. Когда невод выволокли, весь он серебрился от рыбы…
Вскоре в казане уже кипела уха. Наваристая, чуть пахнувшая дымком, она напоминала братьям о давно миновавшем детстве. Они ели из деревянных мисок, деревянными ложками, ели не торопясь и вспоминали.
Сюда, на берег озера, приехали послы из Новгорода и позвали отца Александра Ярославича на княжение. Ему в ту пору на семнадцатое лето повернуло, — заметил Дмитрий. — Мне о том старые рыбаки поведали. А в двадцать лет он уже одолел на Неве свейского короля Биргера. Вскорости разбил немецких рыцарей на Чудском озере…
За те победы Батый и любил отца, — поддакнул Даниил.
Андрей только кивнул. Костер начал перегорать, больше дымил. Казан опустел, отроки уже сматывали невод.
Неожиданно городецкий князь сказал:
Отец, Невский, запомнился мне по Берендееву. Строг был.
Лет-то тебе сколь было? — грустно заметил Дмитрий. — Совсем ничего! Мало он с нами времени проводил, все больше в дороге, в Орду ездил.
То так, — кивнул Андрей и встал.
Славно мы посидели, — проговорил Даниил. — Кабы ты, брат, чаще звал нас, может, и сердца наши потеплели и менее усобничали.
Андрей поднял чашу с хмельным пивом:
За отца нашего, Александра Ярославича, грешно не выпить…
Отроки подвели князьям коней, придержали стремена, и братья направились в Переяславль-Залесский.
Андрей свесился с седла, склонился к великому князю:
Ты, Дмитрий, не суди меня, я завтра в Городец уеду. Тоска вдруг на меня навалилась. Видать, разбередилась моя душа.
Промолчал великий князь, а Даниил вслед за Андреем промолвил:
И мне пора в Москву, дел-то у нас — Кремль местами обновить, а то ненароком орда набежит…
* * *
С первым теплом, когда сошел лед и Волга очистилась от шуги, у стоявших на катках ладей уже суетились мастеровые, стучали топоры, а в чанах кипела смола. Вскоре одну из ладей спустили на воду. На нее поднялся городецкий князь Андрей с гриднями, и четыре пары весел по его сигналу выгребли на середину реки. Гридни поставили парус, и, разрезая волну, ладья тронулась. Плыли против течения, и гребцы менялись посменно.
Иногда за весло брался и князь. Но чаще он стоял на носу ладьи и смотрел, как отступали поросшие тальником берега, леса, редкие деревни в одну-две избы с загородами от дикого зверя. Иногда какой-нибудь мужик появлялся на зеленях. Заметив ладью, поднимал голову, и на князя глядело бородатое лицо не то лесовика, не то смерда.
Путь от Городца до Ярославля не близкий — пятьсот верст плыть с ночевками и кострами на берегу, где гридни отдыхали, варили еду, обычно гречневую кашу с кусками мяса вепря.
Холодными майскими ночами князь Андрей, отогревшись у костра, вглядывался в звездное небо или смотрел, как тихо катят воды, переливаются в реке звезды и луна перебрасывает от берега к берегу серебряный мост.
Едва слышно плещет волна, а в ветреную пору шумит лес. Городецкий князь иногда вспоминал, как принимал его Дмитрий, — верно, искал примирения, сам того не скрывая, для чего их с Даниилом на Переяславском озере потчевал. Но Андрей не смирился: по какому праву Дмитрий владеет и Переяславль-Залесским уделом, и Владимиром? Разве они не одного отца дети? Не эта ли несправедливость погнала его, Андрея, сейчас в Ярославль к князю Федору? Федор Ростиславич — зять Ногая, а Ногай всемогущ. На ярославского князя Андрей и держал расчет…
