На следующий допрос Кричевская не явилась, но уже по другой причине: у нее сдали нервы. Она сбежала.
К розыску был подключен Интерпол. Кричевскую объявили в международный розыск. Это случилось в июне, спустя десять месяцев после смерти Егора Завальнюка. В августе из Франции на офис Российского центрального бюро Интерпола пришло сообщение, что Любовь Сергеевна Кричевская-Завальнюк задержана французской полицией. Еще четыре с половиной недели длилась судебная тяжба. Кричевская всеми силами пыталась избежать экстрадиции в Россию, напирая на то, что у себя на родине подвергается преследованию по политическим мотивам. Четыре с половиной недели парижскому суду первой инстанции («французской Фемиде» — как напишут об этом замыленные московские репортеры) потребовалось, чтобы выяснить чисто уголовный характер обвинений, выдвинутых против мадам Кричевской-Завальнюк. В начале октября суд вынес постановление о передаче обвиняемой в руки российских правоохранительных органов. В октябре Кричевская была экстрадирована из Парижа в Москву и помещена в Бутырский следственный изолятор.
Мочалов считал дело сделанным. Он и вообразить не мог, что суд над Кричевской превратится в его Ватерлоо. Две недели позора, а в финале — оглушительный разгром.
7
Осунувшийся, постаревший за две недели с начала суда Олег Мочалов вышел из здания Таганского районного суда и остановился на крыльце покурить, даже не стараясь выглядеть молодцом перед объективами телекамер. После драки кулаками не машут. Сегодня он проиграл.
Новизна ощущения притупляла боль. Шел мелкий снег, но Мочалов не чувствовал холода. Голова горела, под пиджаком взмокла на спине рубашка…
Только что в зале судебных заседаний судья зачитала решение: Любовь Кричевская была полностью оправдана. По первому пункту обвинения — соучастие в убийстве — ее оправдали за отсутствием состава преступления. По второму пункту — финансовые махинации (пересылка в офшор на счет липовой фирмы-однодневки шестисот тысяч долларов) — судья согласилась признать правонарушение, однако Кричевской дали всего год условно по статье, подпадающей под амнистию, и немедленно амнистировали в зале суда.
После четырехмесячного заключения в Бутырке Любовь Кричевская покидала зал суда с гордо поднятой головой.
Мочалов курил на крыльце в компании прокурорских работников, которые даже не пытались его утешать — настолько все в тот день чувствовали себя оплеванными. Мимо них хлынула из дверей возбужденная толпа — это выходили победители, Кричевская и ее адвокат. Навстречу им, сдерживаемые оцеплением милиции, устремились журналисты и просто добровольные болельщики. Адвокат Кричевской воздевал вверх руки, демонстрируя победу, как судья на ринге. Прокурорские работники стыдливо отворачивались от камер.
Перед зданием суда Кричевская устроила для ожидавших ее журналистов импровизированную конференцию. Мадам Любовь была в ударе, много острила, отвечала на телефонные звонки, попутно вела деловые переговоры, чтобы войти в курс дела. Журналистам Кричевская заявила, что ни на кого не держит зла. Что время в тюрьме она использовала для чтения и отдыха, как возможность подумать о жизни… Что ее любимыми книгами в тюрьме были Библия и «Приключения Робинзона Крузо»… Что из всех блюд, которых ей не хватало, она больше всего соскучилась по блинам с икрой, да-да, и наплевать на фигуру… И что в самое ближайшее время она намерена вернуться к работе в руководстве холдингом «Угра», и на конец марта уже назначены деловые совещания и встречи.
Мочалов слышал все до последнего слова, и от чувства бессилия щекотало в глазах.
— Вы довольны решением суда? — дергали его журналисты.
Он огрызался:
— Без комментариев!
Сотрудники «Угры» прислали к зданию суда белый свадебный «линкольн». Они встречали свою госпожу и повелительницу цветами и шампанским, словно первую женщину-космонавта. Кричевская села в белый «линкольн», и кортеж машин помчался за нею через всю Москву в клуб на пятидесятом километре Загородного шоссе, на банкет, устроенный в ее честь в Охотничьем зале клубного ресторана. Мочалову шепнули «осведомленные источники»: полтораста человек приглашенных, семь перемен блюд, Муслим Магомаев в качестве почетного тамады…
Живут же люди!
Но прежде чем это случилось, Любовь Кричевскую встретил у здания суда молодой человек со скромным букетом орхидей. Когда охрана оттеснила журналистов и мадам Любовь, в норковой шубе нараспашку, возбужденная, сияющая, с охапкой роз в руках, подошла к белому «линкольну», молодой человек сделал шаг ей навстречу и протянул цветы.
Мочалов, наблюдавший за Кричевской с крыльца, невольно подумал, что так вот и происходят все неожиданные убийства: сейчас следом за цветами парень достанет пистолет и выстрелит в упор в зеленоглазую женщину… (Глупая ассоциация, с чего бы ей взяться?)
Нет, старший лейтенант Интерпола Юрий Малышев и не думал стрелять в Кричевскую. Он просто подал ей орхидеи и что-то сказал. Наверное, поздравлял, как и все. Любовь распахнула дверцу своего лимузина, приглашая Малышева садиться. Юра помотал головой.
Мочалов, глядя на них сверху, гадал: что, черт возьми, эта встреча значит? Куда это она его зовет?
До него долетали обрывки фраз. Кричевская, прижимая к лицу орхидеи, громкой и возбужденно говорила:
— Никогда не забуду твоей помощи! Спасибо тысячу раз! Смогу ли я когда-нибудь тебя отблагодарить?
В ответ Юра что-то тихо ей сказал.
И тут…
И тут до Мочалова дошел смысл этой сцены. Он все понял… Следователь испытал шок, какой испытывает верный муж, внезапно догадавшийся об измене горячо любимой жены. Словно черная пелена была сдернута с его глаз. Словно он был слеп — и вдруг прозрел, был глух — и вдруг стал слышать. Оглушенный своим открытием, Мочалов не расслышал слов Юры, зато услышал звенящий голос Кричевской:
— Сейчас мне не хочется думать о проблемах, ведь я заслужила роскошный отдых! Поговорим о них позже. Едешь со мной?
Юра отрицательно покачал головой.
— Буду о тебе думать, — пообещала Любовь, усаживаясь в машину. — Когда и где мы увидимся?
Мочалов мог бы поклясться, что не ослышался, хотя Юра Малышев говорил очень тихо. (Он всегда говорил очень тихо, этот интеллигентный парнишка.) Мочалов, переживший сегодня свое Ватерлоо, всеми пятью обострившимися чувствами уловил тихий, едва слышный ответ Малышева:
— В аду, любимая.
Когда кортеж автомобилей во главе с белым «линкольном» понесся мимо по проспекту, разбрызгивая февральскую грязь, Юрий Малышев повернулся и ушел.
Он шел, скользя на мокром снегу, втянув голову в плечи, делая вид, будто не замечает Мочалова (а может, вправду его не замечал, погруженный в свои мысли?). Он ушел, а Мочалов, в растерянности от своей догадки, заколебался и не успел его догнать.
Юрий Малышев подключился к расследованию этого дела на самом последнем этапе, когда Кричевская уже сидела в Бутырке, а ее подельник Леже пребывал в бегах. Мочалов не удивился, когда однажды к нему пришел скромный, приятный в общении молодой человек, представился, сказал, что у Интерпола есть своя заинтересованность в поимке Лежнева-Леже и что в связи с этим он, старший лейтенант Юрий Малышев, подключается к расследованию этого дела. В связи с чем согласовал с Мочаловым свой визит в следственный изолятор к Любови Кричевской.
