мгновенный холод. Нет. Озноб — не совсем подходящее слово, скорее ледник Антарктиды врезается в меня. Мне кажется, или температура только что упала на добрых тридцать градусов? Мои руки покрываются гусиной кожей, я энергично растираю ладони, чтобы выработать тепло. Я снимаю шлепанцы у двери, а затем ругаю себя, когда мои босые ноги касаются холодной плитки в фойе. Это мать Колтона ввела правило «в доме не ходить в обуви». Теперь, когда ее нет, некому меня ругать. Огромная печаль охватывает меня. Я до сих пор представляю, как она сидит с моей мамой на диване, обе с бокалами вина в руках. Что вы скажете человеку, который только что потерял обоих родителей? Я помню, что я чувствовала сразу после смерти бабушки. Никто не мог сделать это лучше.
Стоя в фойе, я чувствую, что нахожусь там, где должна быть.
— Колтон. Где ты? — зову я. Нет ответа. Только тишина. Передо мной лестница, ведущая на второй этаж, где расположены все спальни. Слева от меня — гостиная, справа — официальная столовая. Пальцы ног впиваются в ковер на лестнице, скрипящий под моим весом. Я серьезно думаю, что могу видеть свое дыхание, настолько холодно. На вершине лестницы я делаю несколько глубоких вдохов, готовясь к тому, что впервые увижу своего парня после аварии. Дверь его спальни распахивается на жестких петлях.
— Колтон?
В комнате темно. Шторы на окнах задвинуты, чтобы заслонить солнечный свет. Колтон лежит там, под кучей тяжелых одеял, и дрожит. Я подхожу и беру его за руку. Его глаза открыты. Черные. Лишенные эмоций, смотрящие в пустоту.
Я прочищаю внезапно образовавшийся в горле комок, видя его таким.
— Что ты делаешь? Ты пытаешься заморозить себя до смерти? — шепчу я.
Никакого ответа. Он даже не замечает, что я нахожусь в комнате. Должна ли я позвать кого-нибудь. Врача?
— Я пойду убавлю температуру, — говорю я ему, а у самой зубы стучат.
— Нет. Не надо, — едва слышно произносит он. — Не уходи. — Он откидывает угол одеяла и двигается, чтобы освободить место.
В моем животе и на плечах невероятная тяжесть, которую невозможно игнорировать. Он все еще мой парень. Я точно не могу порвать с ним сейчас. Это было бы очень плохо. Через пару недель мы заканчиваем школу. Я хочу видеть его счастливым, а не самоубийцей.
— Хорошо. — Я забираюсь внутрь, зарываясь ногами под тяжесть одеял. Я устраиваюсь на правом боку, руки сложены вместе под щекой, которая лежит на подушке. Он подается вперед, обхватывая меня руками за талию. Мы прижимаемся друг к другу. Кончик его ледяного носа проходит по моей шее, заставляя тонкие волоски на моих руках подниматься. Это просто смешно. На улице восемьдесят пять градусов по Цельсию. Солнечно. День. Я думаю, это можно считать потерей рассудка.
— Я рад, что ты здесь, — говорит он через несколько минут, его дыхание согревает мое плечо.
— Я тоже.
— Думаю, ты получила мое сообщение?
— Да. Я получила его. Колтон, ты не можешь оставить такое сообщение, а потом не взять трубку. Я волновалась.
Его голос в сообщении звучал ужасно, напряженно. Я могла сказать, что он плакал, чего, как я знаю, Колтон не делает. Он сказал: «Мои родители погибли в какой-то сумасшедшей авиакатастрофе, но я в порядке. Ну… подумал, что ты захочешь знать. Позвони мне позже».
И все. Это был худший способ, который только можно представить, чтобы парень сказал своей девушке, что его родители погибли, но вот такие мы, холодные и отстраненные друг от друга.
Его руки сжались вокруг моей талии.
— Прости меня. Я не хотел тебя напугать. Просто мне не хотелось ни с кем разговаривать.
— Как ты узнал? — Пробормотала я.
Он приподнимается на локте и поворачивает меня так, что я оказываюсь лицом к нему, на левом боку, глядя в глаза, которые я никогда не могла разгадать. Колтон всегда держал часть себя под замком. Раньше я корила себя, думая, не моя ли это вина. Может быть, я отстойная девушка? Не знаю, правда ли это. Колтон такой, какой он есть, он никогда никому не посвящал себя полностью. Может быть, мы похожи в этом. Я понятия не имею, почему не могу принять решение и придерживаться его. Как будто я гоняюсь за чем-то, что никогда не могу найти. Как будто знаю, что оно где-то там, что бы это ни было, но оно всегда ускользает от меня.
Он смотрит в ответ, проводя кончиком пальца по моему лицу.
— Ты такая красивая. Я говорил тебе об этом в последнее время?
— Колтон…
— Не говори ничего, пожалуйста. — Затем его холодные губы касаются моих. Он нежен, нежнее, чем когда-либо. Рука, которая была на моем лице, перемещается к моим волосам, где он расчесывает их пальцами. — Господи, как ты хорошо пахнешь. И в моих объятиях ты чувствуешься так хорошо. Так и должно быть… ты и я, всегда. — Он прижимает меня к спине, а затем оказывается сверху, двигаясь между моих ног. В этот момент все меняется. Его руки и рот везде, настойчиво. Я чувствую его твердую эрекцию через спортивные шорты. Он успел снять с меня футболку, так что я лежу под ним в лифчике и джинсах, молния расстегнута.
Все происходит так быстро. Я не могу думать. Ощущение пустоты. Я хочу большего, особенно для первого раза. Я отрываю свои губы от его губ, задыхаясь.
— Подожди, Колтон, остановись, — вырывается у меня в паническом порыве.
Его губы прижимаются к впадинке у основания моего горла.
— Я знаю, что ты хочешь подождать, Тори. Но, черт, мне нужно быть со своей девушкой. Неужели ты не можешь понять? Пожалуйста, не отказывай мне в этом. Позволь мне заняться с тобой любовью. Я буду медленным. Я буду нежным. Обещаю.
Как будто мое тело обладает собственным разумом, я выгибаюсь в нем, мои ладони пробегают по твердым мышцам вдоль его спины. Он просовывает руки мне за спину и расстегивает лифчик. Меня пробирает дрожь. Каждая частичка моего тела умоляет меня сказать «да». Согласиться. Просто покончить с этим; наши отношения после этого станут лучше. Но сердце подсказывает, что если я поддамся этому желанию,
