килограмм, и навряд ли его удержат какие-то палки.
– Да чего ты, в самом деле? – удивился Степа. – Это же всего лишь свинья! Городские, – с некоторым презрением сплюнул он в сторонку.
Но прав оказался все-таки я.
В какой-то момент забор медленно начал выгибаться в нашу сторону пузырем, затем треснули две штакетины. Хряк довольно хрюкнул и подналег на забор своим тучным телом, удвоив усилия. Забор медленно, словно в замедленной съемке, начал заваливаться. Хрюканье перешло в счастливо-победное скрипучее уханье.
– Знаешь, Степа, ты как хочешь, а я делаю ноги, – напрягся я, готовый в любой миг задать стрекача.
– Э-э, – только и выдавил Степан, озадаченно почесав вихрастый затылок. Ему-то точно бояться было нечего.
Забор рухнул, а я припустил вдоль по улице, увязая сапогами в едва подсохшей грязи и оскальзываясь на свежем навозе. Хряк, перевалившись через поваленный забор, припустил за мной. И откуда только в жирном борове, скажите на милость, взялась подобная прыть?! Хряк без особых усилий, визжа от радости, настигал меня.
– А-а-а, помогите! – заголосил я, надеясь, что вот-вот у меня на фоне стресса откроется хваленое второе дыхание, но оно все никак не желало проявлять себя. Тогда я начал путать следы, надеясь, что хряка с его-то весом снесет на каком-нибудь повороте, и он поотстанет, дав мне желанные мгновения передышки. Но хитрая скотина, будто предугадывая направление моих рысканий, шла за мной след в след, хрюкая, поводя пятачком и довольно размахивая ушами. Я уже не оглядывался, боясь оступиться, и только неистово работал руками и ногами. И вдруг…
– Хрю!
Меня подбросило высоко вверх. Растопырив конечности, я сделал кувырок в воздухе и опустился на щетинистую спину хряка, инстинктивно вцепившись в огромные, чуть прозрачные уши. Возможно, останься у меня хоть капля разума на тот момент, я бы поступил по-другому. К примеру, скатился с этой туши и скрылся во дворе какого-нибудь дома. Но липкий страх пожрал остатки сообразительности, которой я всегда так кичился. Вертя хряку уши и молотя по его жирным бокам сапогами, я продолжал вопить благим матом. Вероятно, со стороны это и выглядело довольно забавно, но мне в тот момент таковым вовсе не казалось. Хряку – тем более. Ну, кому, согласитесь, понравится, если ему будут откручивать ухи.
Огромный свин взбесился окончательно.
Вы видели когда-нибудь родео? Быки, всадники в кожаных штанах, шикарные сапоги, широкополые ковбойские шляпы. Детский лепет! Бык – он тяжеловесен и несколько неповоротлив, а вот рассвирепевший, дважды оскорбленный до глубины души хряк… Меня мотало и бросало из стороны в сторону, било об землю, таскало по грязи, но я упорно стискивал свиные уши. Нет, я вовсе не пытался усмирить и, тем более, укротить непокорное животное. Обычный ступор, и не более того. Мелькание копыт, душераздирающие визги и шлепки о землю окончательно притупили мое восприятие действительности. И неизвестно, чем бы все закончилось, не появись невесть откуда шестилетнее чудо с прутиком в кулачке по имени Маринка: две косички, вздернутый нос, большущие небесно-голубые глаза, худенькая, в ярко-красном сарафане, из-под которого торчали ободранные коленки тощих ног, обутых в стоптанные сандалии.
– Самсон, фу! – Прутик взлетел и со свистом опустился на филейную часть хряка. – Фу, кому сказала!
И – удивительное дело! – боров ростом с Маринку (об остальных, совершенно несравнимых в данном случае габаритах я и вовсе молчу) замер, будто вкопанный, и уставился на девочку влюбленными глазами, дружелюбно поводя пятачком.
Я наконец разжал пальцы рук и сполз по спине хряка, блаженно растянувшись в грязи.
– Хрю!
– Я те дам «хрю»! – пригрозила Маринка кулачком. – Вот ты у меня получишь.
– Хрю? – обиженно спросил хряк. Ему было совершенно неясно, за что его бранят.
– Не подлизывайся! – насупила брови пигалица, упирая руки в бока. – Ты зачем забор сломал, а? Зачем, я спрашиваю?
– Хрю! – топнул копытом хряк и скосил на меня правый глаз.
– А ну, пошел домой!
– Хрю, – замотал головой хряк и отступил на шаг.
– Домой! Кому сказала? – грозно взмахнула прутиком Маринка. Хряк совершенно по-человечески вздохнул, развернулся и, принципиально игнорируя меня, поплелся к пролому в заборе. Девочка последовала за ним, оглядываясь на меня и продолжая выговаривать своему подопечному: – Ишь, моду взял к людям цепляться. Я тебе покажу! Цепляется он ко всем, как репей. У-у!
Уши у хряка печально обвисли и хлопали его по щекам, пятачок смотрел в землю. Виноватым себя он явно не считал. Потрещав досками свороченного забора, Самсон скрылся во дворе. Степан с девочкой на пару приподняли покореженную часть забора и вернули на место.
– Вот так!
Степан отряхнул руки, а Маринка мгновенно испарилась, заметив, как я зашевелился. Похоже, побаивалась меня.
– Ты как? – навис надо мной Степан.
– Знаешь, трудно так сразу ответить, – покряхтев, я приподнялся на руках, сел и размазал по лицу грязь. – Это вот и есть твое счастье человеческое? Природа, деревня! Тьфу! – Я встал и оглядел себя. Чиститься было бесполезно. По уши в грязи, разве что вручную отстирываться. – Ты куда меня вообще потащил, а? Я тебе говорил: не надо!
– Ну-у, – смущенно протянул Степан.
– Говорил? А ты чего?
– Я это…
– Да ну тебя, – обиженно засопел я и поплелся на речку, потому как в дом в таком виде баба Валя однозначно не пустит. Степан, помявшись, пошел следом за мной.
– Ты извини, что так вышло. Кто мог знать.
– Я мог, – огрызнулся я через плечо. – Распоследнему ослу ясно было, что забор эту тушу не выдержит.
– Но Самсон всегда такой спокойный и уравновешенный был, – пожал плечами Степан.
– Ну, плюнул с перепугу, так что, втоптать в грязь за это, да? – продолжал жаловаться я. – А сам бы чего сделал, хрюкни я ему ночью из-за забора?
– Вспомнил? – почему-то удивился Степан.
– Вспомнишь тут, – буркнул я в ответ.
– Да будет тебе. Он больше тебя не тронет.
– А больше и не надо. Хватит с меня вашей деревни!
– Может, и уважать даже начнет.
– А мне его уважение, знаешь ли…
Я замолчал, оглядывая себя и брезгливо отколупывая с одежды подсыхающую грязь. Степан плелся за мной чуть позади. Из-под ног, квохча, внезапно шарахнулась приблудная, неизвестно что делающая в высокой траве курица. Я отшатнулся, схватившись за сердце, потом зло процедил сквозь зубы, занося ногу:
– Ты еще тут вертишься!
Но отвесить пинка не решился. Во-первых, она ни в чем не виновата – это же я на нее едва не наступил! А во-вторых, кто их знает, деревенских кур. Может, они еще более злопамятны, нежели свиньи.
Наживать лишние неприятности вовсе не хотелось, и я пошел дальше, уже более внимательно вглядываясь, куда собираюсь ступить. Возможно, день
