взяла своё, и я благополучно отрубилась. Хорошо, что у меня достало ума не разболтать про крылья. Не знаю, почему, но было чувство, что факт моей крылатости навсегда изменит наши отношения с Мастером, причём в худшую сторону.
Дарёное время подходило к концу. Я просмотрела с дюжину разнокалиберных снов. А в завершение парада мне приснилось, как дракон превращается в человека и почему-то спускается по лестнице дома Ли Фания Орла в зал с террариумом. Он протягивает Геннадию сверчка, но унылая ящерица не выстреливает языком, как у хамелеонов принято, а разевает непомерно огромную пасть и откусывает человеку руку. Откусывает по самый локоть.
Эх, Вора-Кошмарника бы сюда.
Проснулась я вся в поту. Тень крыла терпеливого дракона защищала от полуденного солнца. Море лениво шелестело у ног. Ветер был нежен и добр, но даже ему оказалось не под силу развеять неясную тревогу, которая поселилась в моём сердце. Что означал этот сон? Означают ли сны в принципе что-нибудь?
— Слушай, — сказала я Мастеру Хаги Тко, — давай возвращаться.
В раскалённом до белизны небе мы с ним были единственной тёмной точкой. Где-то внизу, на покинутой земле, вскидывая руки в немом прошении, падала на колени толпа язычников. К ним я не испытывала ничего кроме жалости. Дракон — не то, во что следует верить, и не то, чему следует поклоняться.
Чему бы поклонялась я? Пожалуй, лишь абсолютной любви, этому тончайшему, хрупкому искусству, которое в полной мере никому из живущих не подвластно.
Двадцать четыре часа истекли ровно в тот момент, когда дракон доставил меня на вышку.
— Хорошо учись, — напутствовал он, тяжело взмахивая перепончатыми крыльями. — И от работы не отлынивай. Слышал, ты поступила в услужение к какому-то сыщику…
— Поступила. В услужение. Псаки псито! — не сдержалась я. — Скорее, в рабство. Гоняет меня без зазрения совести.
— Ничего, всё к лучшему, — миролюбиво изрёк Хаги Тко. И не успела я сочинить в ответ колкость, как он стрелой унёсся за горизонт.
Ладно-ладно, лети, птичка, и без тебя обойдёмся. Надо залить пожар негодования фирменным чаем Сио Лантия и топать на лекции. Время больше нас не ждёт.
Продуваемая муссонами каркасная вышка казалась шаткой и ненадёжной. Налетит порыв помощнее — и она непременно переломится, и рухнешь ты в вечнозелёную пропасть. И возможно, останешься жив. Но тут заранее не угадаешь. Всё зависит от настроения деревьев. Они у нас своевольные. Захотят — подадут ветку помощи и обеспечат тебе плавный спуск. А заартачатся — каждую косточку по пути к земле пересчитаешь.
Прямо сейчас Хвоистые Химеры гнулись, порождали облака пыльцы и скрипели, как ворчливые вздорные старики. Сегодня они были явно чем-то недовольны. Так что стоило быть аккуратнее и не рисковать.
Зачастую мы боимся не столько падения, сколько того, что при падении нас некому будет подхватить.
Я обвязалась ремнями безопасности, прицепив карабины к парапету. Установила на дощатом настиле лесную кружку и приготовилась созерцать её чудесное наполнение. Но чуда не случилось. Похоже, Сио Лантий решил завязать с переливанием из пустого в порожнее. Или просто ещё не проснулся?
Отвинтив крышку термоса, который, в отличие от зачарованных кружек, всегда полон и горяч, я плеснула на эмалированное дно немного жидкости. Отпила. Медитативно посмаковала (кипяток без примесей, великолепно) и вернулась мыслями к напарнику.
Не удивлюсь, если он дрыхнет в моей постели без задних ног. Болтливой голограммы на него нет.
Стоило подумать о голограммах, как мой серк-ри пронзительно зазвенел в заднем кармане рюкзака. Я помедлила минуту, другую. Стая птиц сорвалась с ветвей Хвоистых Химер и вознеслась к голубому небу. Они орали, как резаные. На меня, наверное, орали. Как на нарушительницу спокойствия и тишины. Что ж, их можно понять.
Униматься мобильное устройство не спешило. Поэтому пришлось залезть в карман и смахнуть окно вызова с сенсорного экрана. Сбросила звонок, умница какая! А звонил-то не невесть кто. Сыщик звонил. И он не успокоится, пока не добьётся своего.
Ну вот, опять.
На этот раз простым вызовом он не ограничился и натравил на меня свою голограмму, от которой движением пальца по мембране не отделаться.
— Прохлаждаешься, Нойта Сарс? — сурово вопросил трёхмерный бюст детектива. — Где это ты? Вышка в лесу? Очень любопытно! А не пора ли тебе бросить все дела и явиться на место преступления? У нас тут, как бы, убийство. Да, снова. И не делай, пожалуйста, такое лицо. Тебе не идёт. Всё, чтоб через полчаса, как штык, была в Грибах.
Грибы. Это мы так кратко Грибной квартал зовём. Туда ещё недавно Кагата заселилась.
Ой, мамочки. Кагата.
Я подумала о подруге — и кровь едва не заледенела в жилах. Что, если убили её? Нет-нет, такое даже представлять противозаконно и противоестественно. Не могло с ней ничего произойти. Не могло.
Смутно помню, как запихала в рюкзак термос с кружкой, как спустилась в подъёмнике, не замечая тихой утренней красоты вокруг. В памяти почти не отложилось, как я, сломя голову, летела по идиллической лесной тропке мимо Искристых Водопадов, Мерцающих Пещер и Трёх Ручьёв Изобилия, впадающих в море Тэсо.
Птички свистели серенады не для меня. Не для меня играла радуга во взвеси водопадных брызг. Не для меня переливался хризолит Пещер.
Для Нойты Сарс было припасено кое-что другое — хладный труп. И принадлежал он… барабанная дробь… всего-то сторожу отеля. Увидев, кому именно не повезло отойти в мир иной, я выдохнула и чуть не навернулась от переизбытка чувств — в последний момент меня поймал расторопный Сио Лантий.
Он и наш широкоформатный товарищ Ро Тондий Дэш прибыли по зову шефа гораздо раньше следственно-оперативной группы. Сам шеф, зацепив большими пальцами лацканы своего вычурного тёмно-синего пиджака, стоял поблизости и о чём-то насупленно думал.
— Снова высушен, — вздохнул Ро Тондий, с печальной миной взглянув на труп.
— И снова без свидетелей, — сказал Сио Лантий. — Мы выяснили, что он сирота. Ни родственников, ни друзей. Недавно его видели в чайном домике, где он пел под караоке. Многие отметили его талант.
— А сегодня утром… — Ро Тондий всхлипнул.
— Убийства начинают носить систематический характер, — заключил мой друг. — Цветочница тоже жила совсем одна.
— Значит, нам стоит включить в группу риска всех, кто одинок, — резюмировала я. И похолодела от мысли, что в некотором роде сама подпадаю под это определение.
Инычужи, конечно, моё одиночество скрашивают, но дракон-то их, вон, не заметил, хотя так усердно за мной шпионил. Сио Лантий видел, Ро Тондий и тот видел. А у драконов, наверное, зрение избирательное. Подозрительно это всё.
В поток моих размышлений вклинился Ли Фаний Орл.
