во всем, но не в тебе.
Он положил ладонь поверх ее и мягко похлопал. Я все же обязана была спросить:
– Ты ведь заранее знал про Рому… про этого охранника?
– Точно не знал, но Петр сказал о подозрениях. К тому же этот «Витебский» просто перестал появляться на работе – как раз в тот момент, когда возникли первые подозрения. Но я не думал, что ему хватит наглости заявиться прямо сюда!
На самом деле, думал. Мы все ждали и даже надеялись, что врагов больше интересует участие в управлении, чем полный развал компании. Но я не стала спорить.
– А что насчет Алексея? До сих пор его подозреваешь?
Он устало качал головой:
– Я теперь вообще ничего не знаю… Ничего.
Мама говорила теперь громче, хотя, по обыкновению, без всплесков эмоциональности:
– Лариса, вполне возможно, что Алексей Алексеевич непричастен. Но и на его невиновность все я бы не поставила. Этот… Поларский в должности охранника мог устанавливать жучки, следить за общей обстановкой, но, давай уж начистоту, доступ ко всем базам и документам имели не так уж много людей. Совершенно точно, здесь есть кто-то из самых приближенных к верхушке…
Отец перебил ее:
– Скажу вам честно, даже если после буду выглядеть разнеженной девицей! Я бы многое отдал за то, чтобы ошибаться по поводу Тавригина. Этот сукин… этот парень – он именно такой человек, которого я всегда бы хотел иметь своей правой рукой. Знаете, он стал слишком быстро как семья… хоть и не семья.
В подобных признаниях нужды не было. Вряд ли Сергей Бергман называл бы кого-то «сынок», если бы самой последней клеточкой окаменевшего сердца этого не чувствовал. Всегда мечтающий о сыне, он вдруг встретил человека, который для этой роли слишком хорошо подходил: умный, как сам черт, самоуверенный и тщеславный, как все Бергманы. И если бы не атаки, если бы не подозрения, если бы я действительно влюбилась в него, то рано или поздно отец согласился бы на наш брак – бизнес бизнесом, а сердцу не прикажешь. Сердцу Сергея Васильевича, конечно, про мое сердце и в этом случае речи бы не шло.
Но сейчас хотелось только облегчить ему моральную ношу:
– Я точно знаю, что Алексей не виноват.
– Возможно, дочка… – он не удивился признанию. – Пусть вернет акции, тогда и мне станет проще. А когда все дерьмо закончится – я вам обеим всем на свете клянусь – упаду ему в ноги и попрошу прощения.
Да, это уже серьезный перегиб. Я удивлена, что отец вообще такое слово знает, но вряд ли когда-то примерит на себя. Следует ли сразу вернуть акции? А вдруг враги еще что-то приберегли, чтобы подставить Тавригина? И тогда настроение родителей снова развернется на сто восемьдесят градусов, как в прошлый раз?
– А почему вы не подозреваете Николая Ивановича? – поинтересовалась я, ведь Выдрин был как раз из тех, кому доступна вся информация, но не наша фамилия.
– Кто сказал, что не подозреваем?! – ого, а отец оживает на глазах. Снова привычный тон, аж на душе полегчало.
Объяснить их общую точку зрения взялась снова мама:
– Конечно, мы перебрали всех, Лариса. Даже Дениса подозреваем, если уж на то пошло. Но Николай Иванович… Я попытаюсь объяснить, хотя и нет исчерпывающих доказательств. Его отец был главным прямым инвестором Бергманов, ты знаешь. Свой пакет Выдрин получил по наследству. Это во втором поколении их место, – она кивком указала на сейчас свободный стул. – И намного легче представить, что через двадцать лет тут будет сидеть его сын, а потом внук, чем то, что самого Николая подкупили. Для него наша компания – дело жизни, которое он передаст детям, а не просто источник дохода, как было с Тамарой Григорьевной. Подозревать его – все равно, что подозревать кого-то из нас.
Как бы я ни старалась, но тоже не могла вообразить Выдрина в другой роли. После рассуждений мамы и сама поняла, что это было попросту нелогично – не вписывается в психологический портрет. Но разве все обязательно те, кем кажутся?
* * *
Вечером я отправилась по известному адресу. Мне нужно было поговорить с ним, чтобы с самой собой определиться.
– Ларис-Сергевна! Какими судьбами во вражеском лагере?
– Я сомневалась, что ты на самом деле живешь в этой халупе. Кстати, почему? Все-таки деньги вы вынуждены экономить?
– Заходи-заходи, напарница. Я как раз спать собирался. Составишь компанию?
Я только окинула его презрительным взглядом. Ну, мне хотелось бы надеяться, что взгляд был именно презрительным, а не каким-нибудь еще – например, внимательным к деталям: Рома был одет в одни широкие штаны, и презрительным взглядом было сложно тщательно рассмотреть его живот. Я рассеянно уставилась в стену.
– Давай поговорим. Может быть, до чего-нибудь договоримся.
Он мягко подтолкнул меня к единственному сидячему месту – небольшому потрепанному диванчику в центре гостиной, на котором я ночевала, когда была тут в первый раз. Сам закрыл дверь и последовал за мной. Сел с другого края, но развернулся и поджал одну ногу под себя. Футболку бы, что ли, надел. Я пялилась на свои руки.
– Рома… Я теперь многое поняла. В смысле, что вашей конечной целью не является полное разрушение компании. Возможно, у вас просто не хватает средств? – глянула на него, но во внимательном, теперь без тени веселья, взгляде ответа не нашла, поэтому продолжила рассуждать сама: – Да и это было бы слишком глупо. Вы просто хотите получить свое – и, по вашему мнению, это полный контрольный пакет. Так ведь?
– Так, – он будто заставил себя ухмыльнуться, но глаза при этом не искрились – меня не обманет. – Продолжай, Лариса, мне нравится ход твоих мыслей.
Я кивнула, понимая, что и не могла сразу рассчитывать на беседу по душам:
– При этом вы вряд ли имеете что-то против тех, кто в скандале с твоим отцом не участвовал. Например, Выдрин – он ведь даже не знал. И Денис Данилин знать не мог, его тогда и близко не было. Так?
– Так, – снова повторил Рома. – И ты осознанно избегаешь упоминать тех, кто носит фамилию Бергман? Считаем ли мы их всех по определению врагами?
– Именно! – я даже почувствовала облегчение оттого, что он начал хоть как-то реагировать.
Но Рома вдруг улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку:
– А вот это уже от вас зависит, напарница. Разве непонятно? Кто из вас отойдет в сторону, тот в стороне и останется. К тебе, например, у меня претензий нет, так что можешь уже наконец расслабиться и поцеловать меня сама.
И теперь в его глазах искры – словно бесы танцуют с фонариками. Кажется, он рассуждал справедливо и тем не менее… безвыходно. Среди нас только Илона заранее отошла в сторону, повезло. Сейчас ей вмешиваться в события не с руки, то есть можно считать, что ее семья в безопасности. Но что делать нам с матерью? Да и моя мама знала про Михаила Поларского: даже если и была против, то не препятствовала – достаточно для виновности. То есть моих родителей топить будут вместе. А рядом с ними я, которой в те времена было два года, но сейчас вряд ли смогу наблюдать со стороны. И Рома это все хорошо понимал.
– Ты вынудил вписать в залог наш дом. Хочешь, чтобы вся семья осталась на улице – и это тебя полностью устроит. Я останусь на улице!
– Не прибедняйся, напарница. Свою долю или работу в Королевстве потеряют только те, кто выступит против – для остальных ничего, по сути, не изменится. И раз мы с тобой так близки, тонко намекну: сейчас уже все подготовлено, чтобы долг вы мне выплатить не смогли. Так что совет: начинай откладывать на черный день, он уже близко. Будь хорошей девочкой, и тогда сможешь спасти своего отца хотя бы от голодной смерти. Слушай, а может, вместе душ примем?
Резкие смены разговора меня с толку сбить не могли. Даже при условии, что этот мерзавец мне нравился до тянущего ощущения в животе. Теперь надо было поставить хоть какую-то точку, после которой мы сможем нормально сосуществовать. Поэтому я посмотрела прямо и сказала максимально искренне:
– Ром, я считаю произошедшее с твоей семьей несправедливым. Правда. И более того, твоя месть моему отцу не представляется чем-то, что нельзя вообразить. Тоже
