парней. Но толчок непонятной природы словно пробудил Ваську. Через несколько шагов он распрямился и расправил плечи. А спустя ещё пару мгновений широко улыбался:
— Вижу, ты и вправду колдун, и не только по прыщам у девчонок. Такое чувство, словно болезнь из меня вышибли. Только, знаешь что, — не делай так больше без предупреждения. А то…
И показал так много непристойных жестов, что Мартин засомневался, нуждался ли его земляк в излечении.
Это был первый раз, когда юный целитель собственным усилием смог сотворить какое-то чудодейство. Часто проделывать этот трюк он пока всё равно не мог. А рекруты не горели желанием становиться его подопытными и тоже показывали разные жесты. Но усилия в приручении собственной радости оказались не бесплодными.
— Благодарни суще недостойнии раби твои, Господи, о твоих великих благодеяниих43, — подвел итог случившему Мартин.
* * *
В провинциальной канцелярии Переславля-Залесского нашлись люди, знавшие, что во времена царя Алексея Михайловича этот город почти опустел из-за нескольких волн моровой язвы. Поэтому к новостям о чумовой команде здесь отнеслись со всей серьёзностью. Впрочем, заграждений из гарнизонных солдат выстаивать не стали, и прятаться по домам — тоже. Рекрутов встретила игуменья Введенского девичьего монастыря с замотанным платком лицом, и предложила отряду поселиться на отшибе Рыбной слободы44 — там как раз стоял с десяток брошенных изб.
В обмен сержанта заставили поклясться на распятии, что ни он сам, ни один из его подчинённых, включая конвоиров, в ближайший месяц не покинет этого самого «отшиба». Монахини обещали приносить им еду, и даже опустить грехи перед смертью. Причина такой доброты прояснилась быстро — загулявший в Ряжске поручик оказался сыном Переславского воеводы. Гибель сотни вверенных и самовольно оставленных рекрутов — не лучшее начало службы молодого офицера. Поэтому воевода настоял, чтобы канцелярия проявила к «чумовой команде» божеское милосердие.
Воевода Переславль-Залесской провинции Василий Иванович Секерин45 был старого дворянского рода. Его предок служил ещё Ивану Грозному. Сам Василий Иванович участвовал в Северной кампании, получил чин капитана и ушёл в отставку. Причиной стала смерть жены и новый брак. Родственники молодой супруги оказались людьми влиятельными, и составили ему протекцию — «стеречь царских селёдок в Залесский Переславль». Несмотря на свой солидный возраст, воевода производил с новой женой аккурат по одному дитю в год. И от этого считал, что виноват перед сыном от первого брака Сергеем. Хотя в жизни обычно получалось наоборот.
Дорога рекрутов из Ряжска до Переславля-Залесского заняла больше пяти недель. Люди были измучены и всё ещё нездоровы. Поэтому сержант с радостью согласился на отдых, пусть и в карантине. Надежд на скорое появление поручика не было. Поэтому временный командир отряда попросил воеводу отправить гонца с докладом полковнику в Питербурх — дескать, «команда новобранцев слегла на марше страшной болезнью, и при этом не имеет ни зимнего обмундирования, ни средств на лечение и пропитание». Сообщение про деньги воевода вымарал, приписав: «Поручик Секерин тоже больной, и без памяти».
То ли от забот монашек, то ли от брусничного варева Мартина, или по какой-то ещё причине… Но после завершения марша хворые рекруты быстро пошли на поправку. Не слёг и сам юный знахарь, хотя очень этого боялся. Тем временем карантин завершался, и всем порядком надоело торчать в брошенных избах рыбных ловцов — хотелось на воздух и посмотреть город. А тут подоспел приказ полковника — зимовать в Переславле. Хотя на какие шиши — не уточнялось.
Меж тем, содержание сотни вскормленников на протяжении нескольких месяцев для городской казны было крайне обременительным. А гарнизону просто не требовалось такое пополнение. Большинство солдат в нём были местными и служили не за деньги, а за уважение земляков.
— Воевода сказал, что отдаст нас на зиму в работы, — объявил волю местного начальства сержант. — Чтобы вы, это-ть, от сытой жизни не пухли, и на монашек от безделья не пялились.
— Отпустите нас, господин унтер-офицер, на промыслы, — предложил один из рекрутов. — Мы тут все что-нибудь, да умеем. А к весне опять соберёмся, чтобы за батюшку-емператора, значит, помереть.
— Э, нет, — протянул сержант. — Кто-нибудь в бега обязательно вдарится, а меня потом — под трибунал? На работы будете ходить только с конвоирами, и только на те промыслы, что предписала нам провинциальная канцелярия с магистратом.
Местные власти решили создать из рекрутов несколько бригад — плотницкую, дровяную, золотарскую и похоронную. Причем, самая сложная задача была не у лесорубов, а как ни странно — у плотников. Им предстояло окончательно устранить последствия большого пожара на торгу. Он случился несколько лет назад. Но у магистрата всё никак не доходили руки привести важнейший для города район в божеский вид.
Самой простой и самой выгодной казалась работа могильщиков. В эту бригаду и определили Мартина — наиболее уважаемого рекрута. Сержант вообще хотел оставить хромого знахаря вечным дневальным при квартирах. Но юноша сам хотел заняться хоть каким-нибудь делом, и не киснуть в избе. Сердце его рвалось к Геле в Питербурх, но он понимал, что в зимней дороге такое предприятие обречено. Ведь у него не было пропуска, а с отрядом рекрутов весной можно проникнуть в город и без документа.
Воспоминания о похоронах матери для молодого целителя были очень болезненными. Но не рассказывать же о них начальству? Худший враг любого человека — он сам. Поэтому в следующие три месяца главными приятелями юноши стали упокойники.
Глава шестнадцатая. Помытчицы
Января 7 дня 1729 года, Рыбная слобода Переславля Залесского
Не в пример затрапезному Зарайску, Переславль-Залесский слыл большим купеческим городом. Он стоял на торговом пути с Белого моря до Москвы и обратно. Через него лежала дорога из столицы на Ярославль и далее — на Вятку и Урал. Кроме того, здесь проходил речной маршрут из Великого Новгорода на Волгу. В общем, в городе и окрест почти всё время толклись обозы, торговые подводы, баржи и сопровождающие их лица. Колёсных и санных дел мастера, фуражиры, барышники, кузнецы (ну и, понятно, торговцы рыбой) — все они справляли свои дела на переславском торгу.
Однако присутствовал здесь и один секрет. Большинство гостей предпочитали останавливаться внутри деревяного кремля46, его порядком изветшавших стен и высоких валов. А торг с лавками, гостиным двором, петейными и кружечными домами располагались за пределами крепости — на другом берегу реки Трубеж. На ночь кремль всегда запирался. Переславль не был в осаде уже больше ста лет. Но ужас, наведённый в смуту поляками, не давал горожанам спокойно спать на
