рук мне на плечи. — Сперва станцуй со мной!
— Э-э… я не умею танцевать! — говорю я первое, что приходит в голову. Руки на всякий случай держу вытянутыми по сторонам.
— Ты обманываешь, — возражает моя собеседница, вздёргивая нос. Её седые кудряшки гневно подпрыгивают, голубые глаза блестят. — Леон сказал, ты принц, а принцы уж точно умеют танцевать!
С этими словами она кладёт нижнюю пару рук мне на талию и тянет меня ближе к музыкантам с такой силой, что волей-неволей приходится ухватить её за плечи, иначе не устоять на ногах.
— Ну что ж ты стоишь, — укоряет меня Ричил, и я понимаю, что терять уже особо и нечего.
Мы принимаемся отплясывать, причём моя партнёрша танцует так бойко, будто в неё вселились все тринадцать принцесс Третьего королевства разом. Её платье цвета лаванды изобилует кружевами, и я обнаруживаю, что они хорошо впитывают жир.
— Проказник, — смеётся Ричил, — что это ты гладишь меня по спине? Давай, положи-ка руки мне на талию!
Мы танцуем и кружимся, и у меня уже перехватывает дыхание, но проклятая старушка совсем не устаёт. И почему она не работает в саду?.. Четыре руки, четыре ведра… уф…
Другие пары останавливаются, чтобы полюбоваться на нас.
— Ричил, остановись! — смеются люди. — Уморишь парня! Не все такие выносливые, как ты!
— Да это Сильвер не останавливается! Ишь, рад — отхватил красавицу!
— Эй, Ричил, он уже на свой язык скоро наступит!
— Глядите, как бы вы сами на свои длинные языки не наступили, — отмахивается моя партнёрша и счастливо пляшет.
Наконец музыканты жалеют меня и умолкают.
— Эх вы! — с укором глядит на них Ричил. — Повеселиться не даёте! Что ж, Сильвер, я надеюсь, мы с тобой ещё не раз станцуем, хи-хи! А сейчас можешь наконец поговорить с Теванной. А о чём, кстати, тебе с ней понадобилось поговорить?
Моя собеседница ревниво прищуривается.
— О том, где можно вымыть руки, — отвечаю я быстрее, чем успеваю подумать. — Но уже не нужно.
И пользуясь тем, что Ричил ослабила хватку, поспешно сбегаю. Я успокаиваюсь только тогда, когда запираю за собой дверь комнаты.
Сквозь приоткрытую балконную дверь вижу Гилберта, который в бессилии лежит на столе и слабо издаёт булькающие звуки. Он оборачивается ко мне и пытается приподнять руку.
— Ах-ха-ха… отличный танец… ты рано ушёл, тебе стоило оценить… стоило оценить, ой, не могу, её лицо! Ха-ха!
Злобно запираю балконную дверь. Нет у меня больше друга.
Глава 18. Нам нельзя остаться? Вот и хорошо
Следующий рабочий день начинается не так, как мы могли ожидать. Когда мы подходим к полям, то видим Дугальда, ожесточённо спорящего с Марлином. В стороне мнётся Неро — он явно беспокоится, но боится вмешиваться.
— Глядите, глядите! — шепчет Гастон, подходя к нам. — Это же каким надо быть смелым — или глупым — чтобы перечить Марлину! Пожалуй, только Дугальд…
— Эй, Гастон, кажется, я уже дал тебе задание! — рявкает садовник, заметивший непорядок.
Гастон от неожиданности подпрыгивает в воздух, взмахивает руками и уносится с воплями ужаса (показного).
Марлин тоже оглядывается и замечает нас.
— Чудненько, — говорит он, потирая руки. — Так я их забираю.
— Ладно уж, колдуна бери себе, всё равно он сейчас не работник с такими-то руками, — вздыхает садовник. — А вот второго не дам, мы и так отстаём от графика поливов!
— Я же сказал, мне нужны оба!
— Вчера нужно было говорить! Сейчас у меня уже всё рассчитано на пять дней!
— Вчера они мне и даром не были нужны! А сегодня…
— Ах, может, ты сам тогда отработаешь за них и побегаешь с вёдрами?
Оба распаляются, тыкают друг в друга пальцами, брызжут слюной, машут руками. Лысина Дугальда потеет и блестит на солнце пуще прежнего. Люди, работающие неподалёку, оставляют работу и потихоньку подбираются ближе — поглядеть, чем всё кончится. Неро суёт в рот не меньше восьми пальцев и прикусывает их.
— Так говоришь, земля сохнет? — Марлин упирает руки в бока и склоняется к Дугальду. Теперь они почти соприкасаются носами.
— Ещё как сохнет! — Дугальд тоже упирает руки в бока и встаёт на цыпочки. Начинается битва носов.
— И тебе нужен полив? — давит колдун.
— Нет, пусть всё засохнет и люди начнут голодать! Конечно, идиот, мне нужен полив! — не отступает садовник.
Неро издаёт писк, не в силах выдержать напряжения.
Марлин отступает на шаг и выпрямляется. Дугальд торжествующе глядит на него, выпятив грудь.
— Ну что ж, — говорит колдун спокойным голосом, — будет тебе полив.
Он делает два хлопка ладонями, поднимает их к небу и произносит:
— Дождь пошёл из ниоткуда,
на земле повсюду грязь,
и у Дугальда простуда
так некстати началась.
Небо мгновенно затягивает тучами. Редкие капли быстро сменяются стеной дождя. Люди с визгом бегут под укрытие садовых деревьев. Я дёргаю Гилберта за рукав в сторону навеса, но тот стоит как болван с раскрытым ртом и не сдвигается с места.
— ААП-ЧХИ! — издаёт Дугальд удивительно мощный звук. Мне даже сперва было показалось, что это гром. Из земли выворачивается несколько колышков с подвязанными к ним помидорами.
— Ну вот и всё, — радуется колдун. — Проблема с поливом решена, свободных рук более чем достаточно, и четыре из них я могу забрать. Вместе с телами, разумеется.
— Но ливень! — произносит Дугальд в нос. — Он дазмоед зебдю! А-АП! А-А-АПЧХИ!
— Не волнуйся, он скоро закончится.
— А боя пдостуда? А-А-ЧХА-А!
— Не бойся, я оставлю тебе Неро, он поможет.
— Только не это! — хором говорят Дугальд и Неро.
— А вас я попрошу пойти со мной, — оборачивается к нам Марлин, сияя улыбкой.
Мы не спорим. Точнее, я не спорю, поскольку являюсь разумным человеком, а Гилберт шепчет себе под нос что-то вроде: «Но так же нельзя! Разве можно так обращаться с заклинаниями?».
Впрочем, он тоже не протестует, и мы поднимаемся вверх по холму. Колдун ведёт нас, обнимая за плечи. Дождь тем временем слабеет.
— Так вот, — говорит Марлин, когда мы минуем птичий двор и оказываемся на невозделанной земле, густо заросшей травой. — Вы, ребята, устроили мне головную боль. Точнее, не вы, а Теодор, но из-за вас. Стоило ему услышать имена… как вы сказали, Брадан и Бартоломео? Вцепился он в меня клещами. Даже угрожал. Я-то его, конечно, давно уже не принимаю всерьёз, но сейчас он был как-то, гхм, необычно убедителен.
Колдун умолкает и хмурится, затем отпускает нас и чешет подбородок.
— Если Теодора беспокоила судьба друзей, почему он сам не пришёл поговорить с нами? — спрашивает Гилберт.
— Почему-почему! — сердится Марлин. — Потому, что он опасен и для самого себя, и для людей вокруг.
