и спасутся только те, кто озарены светом и теплом. Тогда юный Дахи поклялся отцом и матерью, что спасет всех!
Но кто будет слушать маленького и слабого кахима? Дахи это прекрасно понимал, поэтому он пошел против воли рода и стал мухарибуном, пустынным воином. Он сражался с разбойниками, охраняя караваны, бился с тварями и рассказывал о Боге-Солнце всякому, кто согласится его выслушать. Над ним смеялись, его не раз колотили более сильные воины за богохульство, порой даже выгоняли из хирдов.
Всё изменилось после пересечения первого порога. Бог-Солнце услышал мольбы своего первого и единственного жреца и послал ему особую милость. Вскоре после этого Дахи собрал свой собственный хирд, который рос с каждым днем. К нему присоединялись и более сильные воины, чем он сам. А после преодоления второго порога Дахи вернулся в родной город, где впервые начал проповедовать открыто. Если не считать его хирд, первыми верующими в Бога-Солнце стали родители Дахи, его братья и сестры. Словом, самая близкая ветвь рода. Они отдали все богатства ради нового бога и распространения вести о нем.
Вскоре целый город склонился перед Дахи, которого начали называть Набианором, пророком света. Ему тогда было всего двадцать пять лет.
Дальше в книге рассказывалось, как Набианор словом и мечом захватывал города, племена и земли, объединяя всех сарапов, что прежде были разрознены и часто воевали друг с другом. Но Ардуанор, страна света, недолго прожил в мире. Пророк созвал воинов и сказал, что им нужно спасти погибающую во тьме землю.
Тогда сарапы направились сюда, в Свортланд, где твари к тому времени захватили чуть ли не половину плодородных земель. Здесь Набианор преодолел третий порог. Здесь он решил, что отныне слово о Боге-Солнце будет нести не только он, но и новые жрецы, которых Набианор назначал сам, при личной встрече, возлагал им руку на голову, даруя силу Бога-Солнца. Любопытно, что жрецами он делал не столько ученых и верующих людей, сколько опытных воинов, прошедших с ним немало сражений.
Хотя это не было написано в той книге, это Феликс добавил от себя. И еще сказал, что все воины, что когда-то были в хирде юного Дахи, ныне занимают самые почетные и важные должности. Например, главный солнечный жрец в Гульборге, что отвечает за весь Годрланд, тоже бывший мухарибун, хирдман Набианора.
— Так что у него за дар? — спросил Рысь.
— Мы много об этом спорили, — сказал Феликс. — Читали старые книги, где говорилось о богах и их дарах, спрашивали стариков, разузнавали о том, как дары растут и меняют людей. Больше всего о дарах, условиях и силе знают в Бхарате.
Я насторожился, ведь лекарь, который вроде как мог исцелить Альрика, был родом из этой страны.
— Изредка с караванами в Гульборг приезжают мудрецы из Бхараты, привозят свитки и книги, но их нельзя купить ни за золото, ни за драгоценные камни. Впрочем, мы ухитрились достать несколько, хоть и трижды переписанных с других переписей.
— Я думал, что ты лишь пил и гулял, — удивился я.
— Это уже потом. Мы развлекались по-всякому. Тогда мы искали способ стать сильными без сражений и заполучить нужный дар. Я, к примеру, хотел пить, не пьянея, ну или превращать любые вещи в золото одним прикосновением. В Бхарате думают, что человек получает тот дар, который заслуживает. Чаще всего, дар связан либо с самым большим желанием, либо с самым большим страхом, но не вообще в жизни человека, а именно в тот момент, когда получаешь шестую руну. Мудрецы описывали разные случаи. Например, пятирунный воин всю жизнь мечтал стать сильнее, но когда он заполучил шестую руну, очень сильно хотел пить и научился издалека чуять воду. А если ничего не бояться и не желать, то и дара никакого не будет.
Слова Феликса не особо удивили ульверов. Мы все, кроме Хальфсена, шагнули за шестую руну, прекрасно знали и дары друг друга, и кто как стал хускарлом, просто никогда не обсуждали это вслух.
— Потому мы решили, что Набианор и впрямь хотел, чтобы его слушали, раз получил именно такой дар. Сначала он мог убедить лишь одного человека за раз, медленно собирал хирдманов, копил силу. Как только он шагнул за второй порог, дар усилился, и теперь он мог уговорить целую толпу. Ну или несколько десятков. Так он захватил и власть в роду, и первый город. После третьего порога он научился как-то передавать свой дар. Его жрецы, раальнаби, также могут убеждать людей не только словами, но и ворожбой.
— А что случилось после четвертого порога? — подался вперед Простодушный.
Феликс пожал плечами:
— В книге был описан путь Набианора лишь до Эль-Кахира.
— Получается, там, на улице, он нас всех заворожил своим даром? — воскликнул Хальфсен.
Пистос грустно улыбнулся:
— Да. И хотя умом я понимаю это, но всё равно чувствую, что он прав. И что я и впрямь разочарование своего отца. И должен стать достойным сыном, иначе лучше прыгнуть крокодилу в пасть.
— Тут он прав, — в один голос сказали ульверы.
— Хотя разве это ворожба, если я не понял ни слова? — спросил Стейн. — Да, пел он красиво, но толку? Хоть там Бездну восхваляй!
— Так вот почему все благородные в Годрланде должны говорить на сарапском! — воскликнул фагр. — По велению Набианора на собраниях разрешено говорить только на сарапском! Потому всех сыновей в благородных родах учат сарапскому.
Простодушный вдруг поднялся, прошелся по зале и потом заговорил:
— А вдруг в этом и есть сила его дара после двадцатой руны? Вдруг он теперь может заворожить любого, даже если тот не понимает ни слова? В Годрланд Набианор пришел давно, возможно, еще до двадцатой руны.
Тут меня ожгло неприятной мыслью. Если Херлиф прав, тогда слова Тулле принимают иной оборот. Мне и впрямь нельзя видеться с Набианором. Вдруг он заворожит меня? Тогда я не смогу отказаться пойти к нему на службу, как некогда отказался от дружины Рагнвальда. Что тогда будет со стаей? Что сильнее: моя стая или его ворожба? Вдруг он через мой дар сумеет захватить весь мой хирд?
Да, сейчас ульверов совсем немного, но я ведь могу взять в стаю много воинов, даже против их воли, как это было в Альфарики.
Нельзя мне встречаться с Набианором! Ему даже не придется посылать на Северные острова сарапов, хватит одного меня! Если я подомну под себя то войско,
