оттолкнуть его от красавицы. Настроение маленькой любимой сестрёнки до того передалось Тобику, что он тоже закричал:
— Дядя Миша! — потом слегка осёкся, — папа! Папа, это Обида, она заманивает людей в туман, из которого нет выхода, не давай ей руку! Только не давай ей руку!
Мужчина очнулся, дико озираясь, оттолкнул Обиду, взял на руки дочку и молча, не оглядываясь, пошёл домой.
Тобик остановился в нерешительности. Раздумывал он недолго: «А, была, не была», — подумал:
— Тётенька! Вы очень красивая! И такая добрая… Я с вами хочу. Только не сегодня.
— Вот так новости… Мамочка не любит? Отчим не уважает? Я всё про тебя знаю, мальчик. Иногда ты, и правда, бываешь мне интересен. Вот только мал ты ещё…
— Возьмите меня с собой завтра. Я в деревне буду. Вы мне очень понравились!
— То-то ты так орал, отчима со мной не пускал. Чего-то не верю я тебе.
— Ну, а что вы теряете? В вашем тумане ребёнок-то быстрее заблудится, чем взрослый.
— А что же не сегодня-то? Я здесь, вот он, Туманный Лес! Давай руку, пойдём, ты ведь правда этого хочешь?
— Да я бы с радостью сейчас с Вами пошёл, но я слово дал, сделать ещё кое-чего завтра надо… Я ведь с вами навсегда уйду, неохота обманщиком здесь оставаться, чтобы плохо думали про меня…
— А какая тебе разница? Они тебя не ценили, обижали. Чего про них думать?
— Нет, не могу я так… Завтра! Я весь только Ваш!
— Ладно, уговорил. За деревней, у речки туман завтра будет. Там на рассвете меня жди.
Красавица нежно пролепетала последние слова, фальшиво улыбнулась и растаяла в тумане.
— Если меня Дарёнка раньше не убьёт… Да-а! Всё сходится! Вход в Туманный Лес нашёлся! Ай да я!
Тобик в прекрасном настроении вернулся домой. Маме решили ничего не говорить. Правда, Тобик был уверен, что Алёнка сразу всё расскажет. Но это уж забота Дяди Миши. Главное — вернуться сегодня в Отрадное, и уговорить Дарёнку и Рыжика пойти утром на свидание, в туман к этой несчастной злой красавице. Впрочем, Рыжика уговаривать точно не придётся! Как ни странно, Тобик сразу уснул, а проснулся уже к обеду.
После работы мама отвезла его снова в Отрадное. В такси спросила:
— Ты чего такой серьёзный, как будто на экзамен тебе завтра?
«Пожалуй, и в самом деле у меня экзамен будет…» — подумал Тобик. А ответил:
— Наверно, спал слишком долго. Привык в деревне рано вставать.
Когда вошли в дом, помня бабушкину науку, Тобик перекрестился. Мама с удивлением заметила:
— О, как тебя баба Нюра натаскала. А я уж и забыла правила этого дома. Принимайте внука на побывку! — вернулась в такси и уехала.
Чего это мать-то не зашла даже? — удивилась бабушка.
— А, семейные проблемы. Дядя Миша без работы остался. Думают, придётся в Москву переезжать. Там деньги платят.
— Эх, Господи, чего твориться… Тама плотють… тута гробють. Совсем свихнулися, как в энтой сказке про дурака-хозяина.
Дарёнка выехала из спальни на своём стульчике:
— Тобик! Я по тебе соскучилась! Бабуль, расскажи за ужином…
— Садитеся, и каша нынче не сладкая, и сказка тож.
Странное дело, как только вошел Тобик в избу, как будто душа у него на место встала. Тихо. Спокойно. На столе тикают часы. Пахнет горячим домашним хлебом и парным молоком. В красном углу иконы на вышитом белом рушнике. Над кроватью — фотографический портрет Сергея Есенина, на подоконнике — выцветший номер журнала «Крестьянка» за восьмидесятый год. Как будто он, Тобик, здесь и родился, и всю жизнь прожил, и всё с рождения его, а раньше и с рождения отца его также и было…
— Была у старшого-хозяина большая-пребольшая семья: сыновья-работники да дочери-мастерицы. И изба была огромная — почитай, больше полсотни комнат, да ещё с клетушечкой. Жила семья дружно: трудились сообща, все поровну, а за стол есть садились — всем старшой одной мерой отмеривал, никто в обиде не был. Уж и дивились люди, и завидовали такому достатку да разумности. Жил сам старшой в клетушечке, а с ним ещё немногие, а все-то другие — в большой избе по разным горницам да светёлкам: привольно и спокойненько. Никто никому не мешал. Но, видно, чужая воля злая одолела, ай сам старшой умом одрях, да только вздумал он тем из детей, что с ним в клетушечке жили, за обедом больше каши подкладывать, чем всем прочим. То делили котёл поровну, а теперя одним — по ложечке, а другим — по десять. И стали сыновья-работники да дочери-мастерицы думать: «Как же так-то, работаем мы все по-прежнему одинаково, а кормит отец-хозяин только тех, кто живёт с ним в клетушечке, а мы, в большой избе, всё впроголодь!» И решили они все к отцу переселиться, в его клетушечку малую, чтобы вдоволь каши есть. И переселились. Стоит изба пустая, ветер в горницах да светёлках гуляет, а народ-то весь в одной клетушечке ютится, дружка на дружке, как селёдка в бочке. Прослышали соседи, что изба-то у дурака-хозяина стоит пустая, пришли да поселились. Живут, радуются, дурака хвалят. А в клетушечке-то от тесноты да духоты начались меж братьями раздоры да драки. Когда — сами дерутся, а когда и дураку-хозяину тумаков попадает. Вздумал он назад всех детей по избе расселить, да поздно — там уж чужие живут. Так и брехали да дрались, пока совсем клетушку по брёвнышкам не разнесли, и старшого-дурака порешили. Тут и сказке конец, и царю в Москве венец.
Каша с молоком всё ж вкусная была. А Тобик всё думал, что-то завтра будет, шепнул Дарёнке:
— Я вход в Туманный Лес нашёл!
— Ну и где он оказался?
— Как обычно, всё проще, чем думали. Войти можно в любом месте, где туман. Да только надо, чтобы Змей туда завёл, или Обида за руку взяла, и привела. По-другому никак.
— Значит, мы туда никогда не попадём, нечего и думать.
— Почему? Я уже с Обидой договорился. Она сегодня с утра к Дяде Мише приходила, с собой заманивала. А мы с Алёнкой вышли, она как давай орать и плакать, дядя Миша и опомнился. Тут я: «Возьмите меня, тётенька, с собой,» — говорю, она и клюнула. Завтра на рассвете у меня с ней свидание. Она сказала, что в низине над Хопром туман будет!
— Ты совсем с ума спятил? Какое свидание? Ты же обещал… Она — зло страшное!
— Да помню я! Потому сразу и не пошёл! Все вместе пойдём! Клубочек главное дело не забыть. Я в него верю.
— Ну, если
