вас. Нам действительно пора. Лиора вам все сказала. Эти деньги ваши по праву. Потратьте их на его лечение.
И без лишних слов Котлер и Лиора направились к выходу.
— Ну и уезжайте! — крикнула Светлана. — Но вы преступаете волю Божию!
Тут уж Котлер, презрев доводы рассудка, не смолчал. В нем вскипело ретивое.
— Извините, — сказал он, — но давайте хоть сейчас оставим Бога в покое. Я одного не понимаю. Вы говорите, вам перекрывают кислород и всячески притесняют. Но как вы жили, на что существовали все эти годы?
— Как? Крутились как могли. Мы были тогда еще относительно молодыми, здоровыми. Держались до последнего. Ни у кого ни копейки денег не брали. Даже когда можно было, Хаим все равно на это не шел. Говорил: «Не могу просить у них». Но другого выхода не было. Либо идти на поклон, либо превратиться, как другие здешние пенсионеры, в жуков-навозников, копошащихся в отбросах. И я заставила его обратиться в «Хесед». Сам бы он не пошел. И как в «Хеседе» к нему отнеслись? Посочувствовали? Проявили хоть каплю участия? Нет! Они его унизили. К ним пришел человек в нужде, преданный еврейскому народу, а они обошлись с ним, как с собакой.
Танкилевич по-прежнему лежал, не открывая глаз, но явно вернулся на бренную землю. Он прислушивался к разговору.
— Не думайте, что вам удастся уехать, так и не сняв розовые очки, — прошипела Светлана. — Знаю, женщине не пристало ронять себя, вываливая на других свои проблемы. Но мне не стыдно. Стыд — это роскошь, а мы себе позволить ее не можем. Муж обратился в «Хесед» — так делают все евреи, когда им требуется помощь, а глава отделения приняла его очень холодно. Помочь согласилась, но потребовала от него взять на себя определенные обязательства. И муж много лет эти обязательства выполнял, а теперь у него нет уже больше сил. Сами видите, в каком он состоянии. Как можно с такого чего-то требовать? А она теперь, когда он эти обязательства больше выполнять не может, хочет лишить нас пособия. Попросту говоря, нам теперь хоть сразу в гроб ложись.
— Что за обязательства? — спросил Котлер.
Светлана запнулась и взглянула на Танкилевича. Тот открыл глаза, теперь он смотрел на нее презрительно, как на неразумного ребенка-недотепу.
— Нужно было раз в неделю ездить в Симферополь, — выдавила из себя Светлана.
Котлер с минуту помолчал, потом улыбнулся.
— Поездка в синагогу раз в неделю, — сказал он. — Для миньяна.
Он произнес это слово на иврите, подражая Светлане, — та вчера щегольнула им. Она уловила насмешку.
— Он бы и сам с радостью ездил! — запротестовала она. — Когда он был здоров, он ездил с удовольствием. Если бы она просто попросила. Но заставлять верующего выполнять свой долг — оскорбление. Причем двойное оскорбление. И человека, и Бога.
— Понятно, — сказал Котлер. — Наверное, поэтому Бог нас к вам и прислал.
— Не стану утверждать, что мне ведомы Его помыслы. Но когда наша жизнь повисла на волоске, Он привел к нам единственного человека, который способен нас спасти.
— До сих пор не понимаю, как, по-вашему, я могу вас спасти.
— Наконец позволить нам отсюда уехать.
— В Израиль.
— В Израиль.
— Из Киева в Тель-Авив регулярно летают самолеты. Я и сам надеюсь успеть на сегодняшний на рейс. Если ваш муж настолько оправится, что будет в состоянии лететь, вы уже завтра сможете сесть на самолет.
— Ваша подруга сказала то же. Но вы оба знаете, что это не так. Взять и полететь мы не можем. При таком прошлом, как у моего мужа, это исключено. Сначала нужно оправдать его перед еврейским народом.
— Понятно. И оправдать его должен я?
— Кто же еще? Зависело бы это от меня, я бы давным-давно это сделала.
Танкилевич не берет у Котлера деньги, что тогда говорить об оправдании — на него-то он, наверное, прав имеет еще меньше? Но Танкилевич не спешил протестовать. Напротив, принял еще более величавый вид — вид человека, который не просто заслуживает оправдания, а которому в оправдании долго и жестоко отказывали. И вот так — трагическим страдальцем — он предстанет перед Создателем! От Котлера явно ожидали, что он отпустит Танкилевичу грехи, хотя тот нисколько не раскаивался. С какой стати? А потому что Танкилевич в нужде, зависит от него, а значит, его нужно пожалеть. И Котлеру, благополучному и облеченному властью, низко и мелко требовать, чтобы Танкилевич раскаялся, признал вину. Да и, в конце концов, что такое вина, что такое невиновность? Вдобавок бывают же смягчающие обстоятельства. Разве не такая логика сейчас в фаворе? Причина и следствие далеко не всегда однозначны — так ведь нынче принято думать? А еще считается, что все подлежит пересмотру и никто не смеет утверждать, что обладает абсолютной истиной. Согласно этой логике для Котлера оправдать, даровать прощение — значит устранить несправедливость. Несправедливость, которая заключается в том, что он облечен властью, а Танкилевич нет. Сказать: «Я тебя прощаю» — было равносильно: «Прости меня, пожалуйста». Или как минимум: «Прости за то, что не простил тебя раньше».
Вот лежит Танкилевич — предположительно, одной ногой в могиле. Светлана умоляет оправдать ее мужа перед еврейским народом. А если сделать вид, что он согласен? Чуть покривить душой. Зато она успокоится и сможет вызвать платную неотложку. Быть хоть отчасти причиной смерти Танкилевича — только этого не хватало. Тем более что раньше он и правда желал ему смерти. Только поперек себя не попрешь — не умеет он давать пустых обещаний.
— Так вы это сделаете? — спросила Светлана.
— Звоните в «скорую», Светлана. Сначала ему нужно выжить, а уж потом беспокоиться насчет оправдания.
Танкилевич попробовал было что-то возразить, но как-то вяло, и на этот раз Светлана не стала его слушать. Она сходила на кухню и вернулась, листая телефонную книгу. Посмотрела по очереди на Котлера, на Лиору и набрала номер. На этот раз ей ответили быстро.
— Побыть с вами, пока «скорая» не приедет? — спросил Котлер.
— Зачем? — сказала Светлана. — Чтобы насладиться своим великодушием? Вы дали денег на неотложку. Прекрасно. Врачи приедут. Помогут нам. Сегодня. А что будет завтра? Если это все, что вы готовы сделать, тогда уезжайте, и черт с вами!
Демонстрируя заботу, она снова подсела на диван к мужу. Потрогала его лоб — Танкилевич отвернулся и уткнулся в спинку дивана.
Эта парочка показалась Котлеру до ужаса жалкой и нелепой. И ради них он должен демонстрировать, какой он благородный? Но Светлана то и дело поглядывала на него — ждала ответа.
— Светлана, может, вы и
