качественно выполненную работу. А Лайла настолько погружена в новые проекты, что практически можно есть с тарелки у нее на голове, а она ничего и не почувствует, поэтому мне чрезвычайно легко убегать и возвращаться незамеченной.
В конце страницы я вижу еще один длинный абзац и останавливаюсь. В этой сцене главная героиня снова косячит, а ее лучшая подруга – идеальная собранная лучшая подруга – помогает все исправить и спасает ее. Моя главная героиня не идеальная. Если быть откровенной, она совсем не идеальная. На самом деле, она настоящая катастрофа. Неполноценная. Бесталанная. Посредственная. Она и не глянцевая девушка, каждый шаг которой освещает свет софитов, и не гадкий утенок, который внезапно оказывается остроумной и сногсшибательной женщиной, когда помоет голову. Нет, она просто Сесилия. На семь килограммов тяжелее, чем в колледже, но шоколадные маффины для нее важнее веса. Она забавная, но никогда не привлекает всеобщего внимания своим остроумием. Она любит кино, музыку и сериалы, но, хоть убей, не умеет читать ноты. Достаточно умна, но не настолько, чтобы выигрывать награды или получать крупные повышения. Она просто… Сесилия.
И еще я понимаю, что она просто… я.
Я слышала, как другие авторы говорят, что пишут, чтобы разобраться с собственными проблемами. Они прорабатывают свои трудности. Это что-то типа терапии.
И, взглянув на свое произведение по-новому, я вижу, что делаю то же самое.
Но проблема в том, что ничего не изменилось. Моя жизнь не изменилась. Дописав эту книгу, я не воскликнула: «Эврика!» – и не выросла как человек. Не извлекла для себя никаких уроков.
Я просто осталась собой.
Когда уже я воскликну: «Эврика!» – черт возьми?
Я читаю остальные комментарии Таинственного Р., оправдываю одни поступки персонажей, фоткаю замечания и делаю пометки, чтобы изменить другие. Я заметила, что позитивные комментарии появляются все чаще и чаще, особенно после того, как я распечатала отредактированные сцены и положила их сверху стопки, чтобы он посмотрел. Ему нравится, какой получается книга. И мне – с растущей уверенностью – тоже.
Если честно, я начинаю восхищаться этой новой рукописью, и меня охватывает ужас всякий раз, когда я вспоминаю, в каком состоянии отправила ее Клэр. Теперь она гораздо лучше. Настолько лучше, что мне стыдно думать о том, что́ я отправила в прошлый раз.
Я добираюсь до последних замечаний и смотрю на часы. В комнате светло. На улице за фиолетово-зелеными стеклами проплывают серые облака. Мне так уютно, что хотелось бы остаться здесь на весь день.
Но пришло время для ежемесячного совещания редколлегии. Мне пора покинуть волшебную комнату. Пора уходить.
Прежде чем это сделать, я достаю ручку и пишу на полях в пятнадцатой главе:
Итак, Таинственный Редактор, почему же ты помогаешь мне?
Вопрос простой, но, пока я пишу его, у меня все равно учащается сердцебиение. Читая замечания, я уже много раз задумывалась над этим, но никак не могла набраться смелости и спросить.
Отчасти я боюсь, что он прочтет это и подумает: «А знаете… действительно, почему я ей помогаю?» И бросит меня на волю безнадежной судьбы. Но чем дольше мы работаем вместе и выкладываемся по полной, тем отчетливее мне кажется, что я не одна. Мы команда. Поразительно, но я чувствую, что он желает успеха моей рукописи так же сильно, как я.
Это нелогично. Но я это чувствую.
Спустя пятнадцать минут я сижу за овальным столом в переговорной «Магнолия», которая постепенно заполняется людьми. Я стучу ногами по полу (тик, который у меня появился благодаря Оливии), просматривая последние замечания. По пути на работу я прошла под дождем четыре тысячи шагов, но уже третий раз за неделю все равно отстаю от цели.
На месте Жизель тихо сидит новенькая, которая выглядит неуверенно рядом с Бритни, ассистенткой миз Пеннингтон. Это наверняка моя новая начальница. Хотя… как-то быстро все произошло, не правда ли? Нам определенно понадобилось бы несколько недель, чтобы найти ей достойную замену. И почему Уилл не нанял кого-нибудь из издательства? Это ведь новая проблема в дополнение к уже существующим, которая лишь усугубит его положение.
В последние несколько дней он стал вести себя более резко. Сотрудники начали говорить: «Яблочко от яблони недалеко падает», – что для всех, кроме самой миз Пеннингтон, совсем не комплимент. За три дня Уилл перевел ночного сторожа – бедного Робби, который работает у нас уже двадцать шесть лет, – на полставки и распределил среди нас обязанности по уборке, отнял у трех (насколько мне известно) сотрудников корпоративные кредитки, убрал новую эспрессо-машину и купил обычный кофе из супермаркета.
И, если честно, я не уверена, что именно чувствую по этому поводу.
Я не виню остальных в том, что они переполошились. Я оживленно кивала, когда Мэгги заявила: «Если уж мы будем жить в условиях “1984”[31], то нам могли хотя бы оставить кофе!» И я определенно боролась за Йосси. Но в то же время каждый раз, когда я вижу утомленное лицо Уилла в коридоре или прохожу мимо двери в его кабинет, которая всегда приоткрыта и за которой всегда горит свет вне зависимости от времени суток, мне невольно становится его жалко. Он босс, который принимает решения, но выглядит более несчастным, чем те, кого он увольняет. С другой стороны, Йосси пока еще остался.
«Возможно, я все-таки на что-то повлияла, – думаю я. – Возможно, отчасти Йосси оставили из-за того, что я сказала Уиллу. Но никто об этом не узнает».
Ко мне подбегает Лайла и наклоняется к моему уху:
– Мне только что позвонили!
– Роб, закрой дверь, пожалуйста, – говорит Уилл, начиная совещание, и атмосфера в комнате меняется.
Даже издалека я вижу напряжение на лице Уилла, когда он начинает вставать вместе с миз Пеннингтон. Она делает шаг влево и оказывается во главе стола.
– Итак, – произносит она более высоким, чем обычно, голосом, – начнем.
Такова миз Пеннингтон. Она всегда хочет быть в центре событий и знать обо всем, что происходит. Контролировать все до последней детали. И если с Гарри, бывшим издателем подразделения «Пен», который был скорее микрофоном, транслирующим желания начальницы, чем настоящим боссом, это более-менее работало, сменившего его Уилла это явно напрягает. Это все видят и ощущают. Каждый день.
– От кого? – шепчу я Лайле.
– От «Фрэнк Стеннети Энтертейнмент»! – шепчет в ответ Лайла так, будто это очевидно. С ее выступления в «Полар Стар» прошло две недели, за которые у нас было двенадцать совещаний, одна проблема со складом для отгрузки книг, один разговор с разъяренным агентом, три разговора с апатичными агентами и два с такими, перед которыми пришлось заискивать. Тот вечер так же далек от моих мыслей, как влажные вещи, забытые на три дня в стиральной машинке.
– Хватит возиться, – продолжает миз Пеннингтон.
– Никто не возится, – тихо говорит Уилл. – Все уже сели и готовы.
Мы с Лайлой переключаем внимание на Уилла. Мне хочется сжать губы, чтобы не произнести: «У-у-у-у-у!» – как дети, которые наблюдают за началом драки в школьном коридоре.
Теперь я вижу, что он кажется более взвинченным, чем обычно, будто только что закончил очень долгий и неприятный спор. Кто знает? Возможно, они ругались за закрытыми дверями.
Миз Пеннингтон, которая выглядит очень стильно в своем красном костюме, делает вид, что ничего не слышала.
– Йосси, – говорит она, – я не видела обновленную заявку. Я ждала ее у себя на почте еще два дня назад.
– Как мы уже обсуждали, – вмешивается Уилл, прежде чем Йосси успевает что-либо сказать, – ты не получила ее, потому что он отправил ее мне, издателю этого импринта, и я ее отклонил. Ту книгу не стоит публиковать.
Я вижу, как при этих словах миз Пеннингтон стискивает зубы. Она встречается взглядом с сыном, и в ее ледяных голубых глазах пылает тот же гнев.
– У нее увлекательная концепция.
– Она старомодная. Внимание читателей не привлекут великие игроки на губной гармошке девятнадцатого века.
– Значит, мы можем заставить их обратить
