идут они к директору со своими бедами и горестями, больше не к кому идти. Не хватает денег от зарплаты до зарплаты, начальник цеха не списывает спецодежду, не в чем работать… Льву их всех жалко, хочется помочь, утешить, он бы всех их обнял и сделал счастливыми… Большинство вопросов у пришедших на прием — по жилью. В очереди на получение и на расширение — больше ста человек, каждый третий, а еще есть внеочередные. Не хватает специалистов, пригласил бригадира из Новокузнецка, нужно дать квартиру вне очереди, семейным молодым специалистам — тоже вне очереди. Жилье строит и выделяет заводу трест «Казметаллургстрой», в счет средств, перечисленных Министерством. В этом году в четвертом квартале должны получить восемь квартир. И как их разделить? «Что я — Иисус Христос, чтобы всех наделить и накормить?» — в отчаянии думает Лев. Ведь обделенных, недовольных будет впятеро больше, чем осчастливленных. На прошлой неделе за закрытыми дверями («Клава, никого ко мне не пропускать!») с Монаховым и профкомом Корниенко битый час пытались составить список на получение, — ничего не получается! А скоро нужно будет представить список в трест! Ладно, расходимся, и будем думать. Решим на следующей неделе. Только чтобы на заводе никто ни сном ни духом! Завод гудит, гадает, кто получит, а кто не получит, и вот сегодня нужно что-то говорить этим женщинам, кому-то обещать, кого-то утешать. Нет, в техникуме было проще, и на какого черта мне сдалась эта директорская должность!
Только в половине десятого, когда все уже вконец измочалены, кончается эта пытка. «Я всех развезу по домам, Славку я отпустил, сам за рулем, так что все поместятся, ну, потеснимся немного. В тесноте, да не в обиде. Нет-нет, Елена Павловна, я никого не оставлю, всех развезу по домам».
Отрадой Торопцева была художественная самодеятельность. Музыка и сварка прочно делили в его душе первенство. Нот он не признавал, играл на слух на аккордеоне, гитаре, рояле. В первый же месяц своего директорства велел купить на завод пианино и организовал музыкальный кружок. На заводе снисходительно посмеивались над директорским музыкальным пристрастием, но прощали ему это. Лев был добрым малым и всем хотел сделать доброе дело.
В 1969 году я уехал из Темиртау. Во-первых, закончились стройки, не было больше места на территории для строительства, и я заскучал от однообразия небольшого завода. Во-вторых, я развелся с женой и с десятилетней дочерью уехал от жены в чудесный южный город Днепропетровск. Большого счастья там у меня не получилось, надежды на обещанную квартиру на заводе металлоконструкций имени пламенного революционера Бабушкина не оправдались. Но там, проработав два года рядовым конструктором, я прошел Школу Большого Завода, одного из лучших в стране, за что на всю оставшуюся жизнь благодарен судьбе и этому заводу.
В тот день я с утра уехал на монтаж, у монтажников были какие- то вопросы к моим чертежам, но всё обошлось, и на следующее утро спозаранку я стоял за своим кульманом (для незнающих, так назывались чертежные приборы, закрепленные на большой чертежной доске).
— Слушай, Эдуард, — подошел ко мне мой начальник бюро Леня Резник, — вчера тут приходил к нам странный тип. С порога заорал: «Где тут Дипнер работает?» Я показал твой стол, он прямо впился в него. Схватил твои тапки, говорит: «Точно, это Эдика тапки! Так вот, я у вас Эдика забираю».
— С большим таким сливовым носом? — спросил я.
— Точно! — обрадовался Леня. — А кто это такой?
— Наверняка это мой бывший директор, — ответил я, потому что так вести себя мог только один человек на земле.
Вскоре у Лени на столе зазвонил телефон.
— Эдуард, по твою душу, — протянул он мне трубку. — Похоже, это вчерашний тип.
— Э-э-ди-и-ик! — раздался в трубке знакомый голос. — Узнал? Гыгы. Я в Желтых Водах, забираю Петра, уже договорился, он едет! Куда? В Джамбул. Меня туда директором назначили. Новое, большое, интересное дело! Я сразу поставил условие: мне нужны главный бухгалтер Богуславский и главный инженер Дипнер. Я их из-под земли достану и привезу в Джамбул! Гы-гы. Тебя уже ждет новая квартира. Трехкомнатная! Завод? Завод новый, огромный, есть, где развернуться. Ты мне дай свой адрес, я тебе вышлю вызов, за подписью Министра. Ты быстро там сматывай свои дела и самолетом — в Джамбул! А какие здесь яблоки на базаре! А какие арбузы! А какие здесь горы! Приедешь, сам увидишь! Привет Верочке! Она уже закончила музыкальную школу? У нас в Джамбуле вот такая музыкальная школа! И училище музыкальное есть. Все, я жду! Пока!
Судьба почему-то изредка подбрасывает мне сюрпризы, переворачивающие мою богатую на события жизнь. Я приехал в Джамбул первого апреля 1971 года, и это не шутка. На юге Казахстана разворачивалась гигантская стройка, воздвигался огромный, не имеющий аналогов в мире Новоджамбулский фосфорный завод, строился рудник в Каратау, расширялся Джамбулский суперфосфатный завод, Чимкентский завод фосфорных солей. Под эти гиганты на окраине города заканчивался строительством новый, большой, современный восьмидесятитысячник — завод металлоконструкций для выпуска восьмидесяти тысяч (!) тонн конструкций в год. Наша великая страна болела гигантизмом. Кто-то объясняет это широтой размаха русской души и необъятными просторами Родины. Но это была болезнь, а болезнь — это отступление от здоровой нормы. Наша страна всё время спешила вперед, к сияющим вершинам. Победа любой ценой! Даже ценой здоровья и жизни людей. Воздвигались чудовищные монстры, изрыгающие разноцветные ядовитые дымы, отравляющие воздух, воду и землю окислами азота, серы и хрома, ртутью и аммиаком, радиоактивными отходами. Люди старого поколения до сих пор ностальгически сокрушаются о том, как три предателя интересов народа сошлись тайком, чтобы подписать Беловежские соглашения, и от этих трех подписей, как карточный домик, рассыпалась великая страна. Наша бывшая страна рассыпалась потому, что она была отравлена этими дымами и выбросами, потому что изгаженная, изуродованная, поруганная земля больше не могла выносить издевательств. А мы строили, возводили этих монстров, не задумываясь о последствиях. Мы тоже были отравлены лозунгами и достижениями. Тем больнее было падение с сияющих вершин. Многие из этих великих строек ныне стоят и медленно разрушаются. Труд моих сверстников и друзей пропал даром. Впрочем, до сих пор успешно работает наш завод металлоконструкций, и мне говорили, что там до сих пор не забыли его первого директора Льва Евгеньевича Торопцева. Правда, город уже называется по-другому — Тараз, но ведь ему просто вернули прежнее древнее имя.
Завод действительно был красавцем. Без малого четыре гектара под крышей, да еще открытые складские площадки, трехэтажное заводоуправление, котельная. Завод сдавался в эксплуатацию в этом году,
