Книга Последний обоз - Анна Соло

Вместе они опустили носилки на землю, заглянули под плащ.

— Вот видишь, — сказала Майви укоризненно, — Ему больно.

— Ну так и дырища какая в брюхе была, — беспечно кивнул Нер. — Я ж тебе не Занор, чтобы в одно касание исправить любую беду.

— Это верно. Из тебя, Нерчик, пока даритель примерно как из водопада умывальник, — хихикнула Майви, — Одаришь — мало не покажется.

— Я хотя бы попытался. А эти… Не смей, видите ли, чужого человека трогать! А сами? Фу вообще, до чего бедняга дошёл в их уделе: грязный, уставший, голодный, да ещё и весь расстроенный! Как так можно? Вот я бы за ним как следует присматривал и не позволил бы всяким ракшасам…

— Нерчик, — укоризненно произнесла Майви, кивая на их подопечного. Нер умолк, посерьёзнел, прикрыл ладонью свежий шрам на животе человека и замер неподвижно. Через некоторое время раненный успокоился и задремал, а земля вокруг него, несмотря на глубокую сушь, зазеленела молодыми проростками травы.

Обоз вошёл в Нерские ворота в сумерках, вместе с первыми каплями дождя. Старший поста начал было ворчать на Торвин из-за задержки, но, увидев лошадь второго патрульного с пустым седлом и свёрток в возке, сразу примолк и впустил торговца в посад без предписанного уставом досмотра.

Едва они миновали привратную площадь, Торвин надела плащ, поглубже натянув капюшон и тем самым ясно дав понять, что служба её закончена. Им с Добрыней ещё предстояло вместе проехать по Малой Конной Тропе до Хребтецкого посада, но каждый из них погрузился в свои мысли, а дождь задёрнул между ними серый полог. Уже в полной темноте и под проливным дождём они расстались у внутренних ворот Хребтецкой крепостицы, без единого слова, просто поблагодарив друг друга коротким кивком. Каждого из них ждали свои хлопоты и дела, среди которых не было места случайным попутчиками. Торвин предстояла тягостная процедура опознания и освидетельствования тела Нарока, сдача его и головы убитого ракшаса гарнизонному целителю, написание рапортов о причинах стычки и предпринятых действиях, проверка целителем её собственного состояния… Добрыня же всей душой спешил домой.

Только глубокой ночью он въехал в широко распахнутые ворота своего подворья в Срединном посаде. Двое парней бегом метнулись затворять за ним, ещё один принял под узцы Каравая, чтоб увести того на конюшню: старого трудягу ждала сухая подстилка, попона и сытный корм. А Добрыня, едва кивнув слугам, поднялся на высокое резное крыльцо. В сенях он, не глядя, уронил на пол насквозь мокрый плащ и ветхий зипунишко, а уже в горнице стянул и залатанную рубаху. Чернавушка с поклоном подала ему сухую и чистую одёжу, помогла снять лапти. Вскоре в светёлку поднялся уже не оборванный и жалкий лесной торгаш, а солидный, добротно одетый хозяин богатого дома, большак, безраздельный владыка всех душ, населяющих этот хутор внутри посадских стен. Его ждал и накрытый стол, и шкалик домашней самобульки, и почтительные поклоны домочадцев…

— Здорово, мать, — притворно строго обратился он к жене, низенькой, пухленькой старушке, по-тормальски закутанной в платок поверх двурогой кики (только кика её, в отличие от уборов лесных тёток, была богато украшена золотой канителью, и покрывал её не рогожный плат, а дорогая шёлковая шаль), — Сказывай, каково без меня управлялась? Всё ль в хозяйстве ладно?

— В хозяйстве-то порядок, — отозвалась тётка Ветла с приличиствующим случаю смирением, — Сама вот только едва очи не выплакала, тебя дожидаючись.

— Не журись, голубка, — сказал Добрыня уже много мягче, — Этл не выдаст, ракшас не съест. Что Насенька?

Тётка Ветла с улыбкой подхватила мужа за руку и подвела к двери в малую горницу. Там, на высокой кровати, едва заметная среди перин, одеял и пышных подушек, сладко спала девушка, худосочная, чахленькая, похожая на прихваченный сушью цветочек. Но при виде бледной тени румянца на её щеках Добрыня вздохнул свободно и почувствовал себя по-настоящему счастливым впервые за весь прошедший круг.

А в ночном лесу, далеко за Оградой, металась под дождём тётка Ёлка. С тех пор, как торговый обоз покинул Еловую горку, пропал бесследно и её Свит. Он больше не приходил молча постоять под старыми ёлками, не принюхивался к дымку очага, не бродил, пугая птиц, среди гиблых топей Светлой Мари… Ёлка знала, что однажды так произойдёт: он просто исчезнет навсегда. И всё же продолжала искать, снова и снова безнадёжно окликая его по имени.

Она и сама не заметила, как вышла к Торговой тропе. Вдруг сквозь шум дождя прорвался топот конских копыт. Выйдя на проезжее место, Ёлка обернулась на звук. Саврасый конёк бодро нёс сквозь дождь невысокого всадника в буром полукафтане. "Свит?" — глазам своим не веря, позвала она. У всадника не было плаща, да и шапку он где-то потерял. Белобрысые длинные волосы липли к плечам, вода ручьями текла по тощей спине. Однако, несмотря на всё это, путник пребывал в отличном настроении. Он распевал, подставляя лицо дождю:

— …По тропинке ехал с песней

Молодой тормал:

Ни медяшки за душою,

Только гусли за спиною,

Но зато хорош собою,

Весел и удал!

Вот теперь, услышав голос, Ёлка тут же узнала его и закричала:

— Браник!

— Матушка? — искренне удивился он, — Ты что делаешь в лесу в такую ночь? Полезай ко мне на Кабачка, поедем домой вместе!

И, перебравшись за седло, к коню на поясницу, Бран протянул руку, чтобы подсадить на освободившееся место Ёлку.

— Ты-то здесь откуда, хороший мой? — растроганно спросила она.

— Да вот, только что из-за Ограды. На Изень ездил, к поморийцам. Здесь, в лесу, вечно все дразнят меня соломенной башкой и поморийской мордой, ну, я и решил посмотреть, какие поморийцы на самом деле. Приехал — а они все такие белобрысые… Куда там мне! Знаешь, как меня у них прозвали? Тормальским рылом и Брэнном Подгорелым! Правда-правда!

Ещё долго лесные мокрые потёмки тревожил топот конских копыт, голоса и весёлый смех…

В то же самое время на другом конце Торма, в Кленовом логе, проснулся Нарок. Он лежал с закрытыми глазами на чём-то мягком и тёплом, и искренне наслаждался тем, что у него совсем ничего не болит. Это было потрясающе. "Наверное, я уже умер и попал в благие земли, — думал он, — Оказывается, умереть совсем не страшно." Блаженство продолжалось недолго. Чья-то рука осторожно протиснулась под его плечи и, придерживая шею, заставила приподняться. Под рёбрами тут же противно заныло. "Значит, всё-таки ещё живой," — подумал Нарок и раскрыл глаза. И увидел вокруг плетёные из ивовых прутьев стены и тускло подсвеченный лучиной дощатый потолок. Видно, это была какая-то тормальская изба. Сам он лежал