билет, и потому она не уехала; видели, как она в Бутылочном переулке берет со строителей канала за по-быстрому, а с рабочих, недавно приехавших из Либерии, не берет, да с ними и не торопится. Глухая ко всем пересудам, Вдова с канала продолжала бродить по улицам Колона, повторяя на все лады: «Je m’en vais», но все никак не уезжала. Пока однажды…
Но нет.
Еще нет.
Еще рано.
Я позже расскажу о любопытной участи Вдовы с канала. Сейчас важнее упомянуть о других слухах, ходивших далеко оттуда и Вдове с канала неизвестных. В данную минуту требовательная дама Политика спешно взывает к моему вниманию, а я, по крайней мере внутри этой книги, – ее покорный слуга. По всей стране политики в своих речах распространялись о «неминуемой опасности для общественного порядка» и «хрупком мире, оказавшемся под угрозой». Но в Панаме никто ничего такого не слышал. Политики с подозрительным усердием бубнили о «внутренних волнениях», о «зреющих революциях» и «неизбежно им сопутствующих несчастьях». Но в Колоне, а особенно в гетто, состоявшем из сотрудников компании, мы все оставались глухи к этим предостережениям. Политики черными красками рисовали судьбу страны («Регенерация или катастрофа!» – вопили они), но их слова терялись в Дарьенской сельве или тонули в одном из двух наших океанов. Однако в конце концов роковой слух, самый главный из всех, добрался и до Панамы, и обитатели Перешейка узнали, что в далеком краю, которому Перешеек принадлежал, были выборы, и одна партия выиграла при каких-то подозрительных обстоятельствах, а другая теперь недовольна. «Не умеют эти либералы проигрывать!» – восклицали в панамских салонах консерваторы-священники. Все ведь просто: какие-то голоса потерялись, кому-то оказалось трудно добраться до урн, а кто-то, собиравшийся голосовать за либералов, в последнюю минуту передумал, благодаря своевременному и боговдохновенному вмешательству духовенства, оплота демократии. Разве консервативное правительство виновато в этих перипетиях выборов? Примерно так протекали беседы в панамских салонах, когда пришли подробные известия о том, что в стране началось вооруженное восстание несогласных.
Невероятно: у нас снова разразилась война.
Первые победы остались за мятежниками. Генерал Гайтан Обесо взял Онду, захватил ходившие по Магдалене пароходы и вошел в Барранкилью. Это произошло стремительно. Все карибское побережье вскоре должно было оказаться в красных лапах революции, и тогда впервые в истории авторы длинной комедии под названием «Колумбийская демократия» решили дать маленькую роль – всего пару простеньких строчек – штату Панама. Панама станет защитницей этого самого побережья, из Панамы отплывут мученики, готовые спасти страну из когтей масонского дьявола. В один прекрасный день контингент старых солдат собрался в порту Колона под командование губернатора Панамы, генерала Рамона Сантодоминго, и по морю отправился в Картахену творить историю. Мигель Альтамирано с сыном провожали их. Не они одни, разумеется: в порт набилось зевак всех национальностей, на всех языках интересующихся, что происходит и зачем. Впрочем, один из зевак отлично знал, что происходит, и собирался немедленно воспользоваться отсутствием в городе солдат. В конце марта адвокат по имени Педро Престан, мулат из Картахены, командовавший тринадцатью босыми, оборванными и вооруженными мачете антильцами, объявил себя революционным генералом, а также гражданским и военным губернатором Панамы.
Война, дорогая Элоиса, наконец-то добралась до нашей нейтральной провинции, прежде известной как «Карибская Швейцария». Полгода она заигрывала с Перешейком, стучалась в его двери и вот добилась, чтобы ей открыли. А ее последствия… Что ж, сейчас поговорим и об ужасных последствиях, но сперва краткая минутка дешевой философии. Колумбия, как известно, страна шизофреническая, и Колон-Эспинуолл эту шизофрению унаследовал. Действительность в Эспиноулле-Колоне имела свойство раздваиваться, умножаться, делиться, быть одновременно двумя разными действительностями, сосуществующими без особенных усилий. Позвольте мне совершить скачок в будущее моего повествования и заодно разрушить весь тщательно задуманный эффект неожиданности: в конце этого эпизода в Колоне случился пожар. В нашем новом доме во французском квартале я лежал в гамаке (который стал мне почти второй кожей) и листал «Марию» Исаакса, недавно прибывшую пароходом из Боготы, когда вдруг небо за книгой стало желтым, но не как глаза больных лихорадкой, а как горчица, которая иногда служит противоядием.
Я бросился на улицу. Задолго до того, как я добрался до центра, воздух начал зыбиться и я получил первую пощечину жара, не имевшего отношения к тропическому климату. У входа в Бутылочный переулок, где, по слухам, Вдова с канала забавлялась с либерийцами, до меня донесся запах жженой плоти, и тут же в полумраке я увидел мула: он лежал на боку, задние ноги обуглены, длинный язык вывален на куски зеленоватого стекла. Мое тело помимо воли влекло к пламени, словно ящерицу, загипнотизированную горящим факелом. Рядом пробегали люди, перемещая горячий воздух, и вдруг меня обдало, как из костра: снова прилетел запах жженого мяса. На сей раз он шел не от мула, а от мсье Робе, гаитянского попрошайки неопределенного возраста, положения и места жительства, который приехал в Колон раньше нас всех и навострился красть товар у мясников-китайцев. Помню, я согнулся в приступе рвоты, и от тротуара на меня дохнуло таким жаром, что я побоялся дотронуться до него руками. Потом задул сильный и устойчивый северный ветер, и пожар сел ему на закорки… За несколько часов вечером 31 марта 1885 года Колон, город, переживший множество наводнений и землетрясение, превратился в сплошные головешки.
Вообразите себе, дорогие читатели, наше изумление, когда в этой стране безнаказанности, в мировом центре безответственности, каковым является Колумбия, виновный в пожаре Колона очень скоро предстал перед судом. Мы с отцом, помню, побледнели от ужаса, узнав, что на самом деле случилось, но еще сильнее побледнели, когда, сидя за столом на крыльце, сверили наши версии и поняли, что оценки произошедшего радикально расходятся. Другими словами: о пожаре в Колоне ходили противоречивые слухи.
«Да как же так, господин рассказчик?» – возмущается публика. У фактов не бывает версий, истина – одна. В ответ я могу лишь пересказать то, что услышал в тот день в знойных поджаренных тропиках, в своем панамском доме. В начале истории наши с отцом версии совпадали: мы оба знали, как и всякий колонец, с чего начался пожар в городе. Педро Престан, адвокат, мулат, либерал, начал вооруженное восстание против консервативного правительства, но тут же понял, что оружия ему не хватает. Узнав, что на частном судне из Штатов прибывает груз из двухсот винтовок, он приобретает их по сходной цене; но груз своевременно перехвачен далеким от нейтральности американским фрегатом, получившим из Вашингтона четкие указания защищать власть консерваторов. В ответ Престан арестовывает трех американцев, в том числе консула США в Колоне. Тем
