Теперь он казался менее странным».
Девушки, чьи матери погибли случайно, часто думают, что могли предотвратить трагедию, если бы находились рядом, задержали маму, вовремя извинились. Дочери представляют себя ключевыми героями событий, которые в противном случае слишком трудно осмыслить. «Почему я не слышала, как она спускается по лестнице? – задается вопросом Элис, 15-летняя героиня романа Лесли Петрик “Год и один день” (A Year and a Day), чья мама покончила с собой, – Почему я не поцеловала ее перед сном? В ту ночь мне даже не приснился кошмар. Я не встала, чтобы попить. Я проспала всю ночь, словно наутро все останется прежним. Почему мама не пришла ко мне и не разбудила? Я бы сказала ей что-нибудь. Возможно, одного слова было бы достаточно».
Этот феномен настолько распространен, что получил название – синдром «если бы…». «Если бы я задала еще один вопрос маме перед тем, как она вышла из комнаты, она не оказалась бы на перекрестке в тот злополучный момент», – подобные утверждения позволяют дочери обвинить себя и обрести контроль над непредсказуемым миром.
Шиле было 14 лет, когда однажды утром она обнаружила, что мама умерла от сердечного приступа. Лишь через 10 лет Шила перестала винить себя в ее смерти.
Меня долго угнетал тот факт, что я опоздала. Чувство, что я могла спасти ее, если бы пришла на минуту раньше.
Долгие месяцы я не разрешала себе думать об этом. Позже в университете читала учебник по патопсихологии и наткнулась на список симптомов, вызванных стрессом, которые могут привести к проблемам сердца. У моей мамы были многие симптомы, и я решила, что должна была распознать их в 14 лет и спасти ее. Потом я зациклилась на моменте перед смертью. Мой брат последним видел ее живой, и я думала, что, если бы на его месте была я, заподозрила бы неладное и успела бы вовремя отвести ее ко врачу.
Я до сих пор злюсь, чувствую себя брошенной и оставленной, но чувство вины немного ослабло. Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Признаю, что люди очень стараются, хотя этого и недостаточно. Я осознала это, когда поняла, что мой отец и мачеха, пусть они и не были лучшими родителями, старались для меня. Я действительно поверила в это, и понимание помогло мне. Благодаря ему я также поняла, что в детстве тоже старалась для родителей. И, осознав это, признала, что не могла спасти маму. Не я стала причиной ее смерти, и я бы не спасла ее. Я всегда знала, что не убивала маму, но мне казалось, что должна была ей помочь. Наконец, в возрасте 24 лет я поняла, что не обладала такой способностью.
Многие женщины, чьи матери умерли внезапно, утверждают, что это событие изменило их сознание. Поняв, что рано или поздно жизнь закончится, они начали ценить каждое мгновенье. Постоянно говорят «Я тебя люблю» мужьям и детям перед любым расставанием – на случай, если больше никогда не увидятся. В попытке осмыслить утрату некоторые женщины решили, что она была необходимым шагом их личного пути. 25-летняя Хезер, которой исполнилось 14 лет, когда ее мать убили, поясняет это так:
Я не знаю, откуда у меня возникли такие мысли в 14 лет, но помню, как сказала друзьям: «Я не хочу стать грубой. Я не хочу стать жестокой. Я хочу стать сильнее после того, что произошло». Эта надежда оставалась со мной на протяжении старших классов и университета. Я пыталась быть выше трагедии, и теперь это решение кажется мне правильным. В последние годы я поняла, что не проработала огромный гнев и чувство вины, потому что пыталась быть сильной. Я пропустила некоторые этапы горевания, и мне пришлось пройти их позже. Но я горжусь тем, что справилась. Думаю, я все же смогла стать лучше.
Девушки вроде Хезер проходят то, что психологи называют посттравматическим ростом. Это сравнительно новое направление в области исследований травмы. Оно сопровождается позитивными переменами в результате борьбы с очень тяжелыми жизненными кризисами, например утратой, болезнями, жестокостью или физическими отклонениями. Главное слово здесь – борьба: рост нельзя считать прямым и обязательным следствием травмы. Но, видимо, попытки измениться после трагедии способны вывести на новый уровень самосознания. Невролог и психиатр Виктор Франкл пишет в своей революционной работе «Человек в поисках смысла», что, попадая в ситуации, которые не изменить, мы вынуждены меняться сами. Рост, следующий за травмой, более распространен у подростков и молодых взрослых, чем у детей, так как у детей еще не сложилось восприятие мира.
Уход из семьи
Мать, бросившая дочь, вызывает ряд вопросов: кем она была? какая она теперь? где она? почему ушла? Как и ребенок, чья мама умерла, брошенная дочь живет с утратой и одновременно с этим борется, осознавая, что ее мать жива, но недосягаема. В отличие от смерти, уход из семьи не является непоправимым событием.
Дочерям, чьи мамы ушли из семьи или не могли заботиться о них, кажется, что их потребности проигнорировали. В результате они чувствуют себя ненужными и никчемными даже больше, чем те, чья мама умерла.
«Как бы тяжело это ни было, смерть не предполагает отказ, – поясняет Джина Миро, доктор философии, доцент психологии в Государственном университете Джонсона в Вермонте. Ей было три года, когда ее мама умерла. – В психологическом плане дочь, которую бросила мать, находится в зоне гораздо большего риска, чем дочь, чья мама умерла. Если ваша мама умерла, вы можете сказать: “Я знаю, что она не хотела уходить и не хотела умирать. Она не могла остановить болезнь или предотвратить несчастный случай”. А брошенные дети остаются с багажом вопросов: “Что я сделал не так? Наверное, я был плохим ребенком. Я был недостоин любви. Я так расстроил маму, что она ушла от меня”. Это очень тяжело принять».
Уход матери – как в физическом, так и в эмоциональном плане – серьезно вредит самооценке дочери. В своей статье «Уход родителей. Уникальная форма утраты и нарциссическая травма» Джудит Мишне пишет, что оставленные дети могут страдать от депрессии, чувства опустошенности и вины, наркотической зависимости, неконтролируемого гнева, патологической лжи, любви к выдумкам и нехватки эмпатии. По ее словам, этим детям зачастую нелегко оплакать ушедшего родителя, потому что они не могут отпустить образ идеализированной мамы. Верят, что однажды она вернется.
Брошенная дочь злится, обижается и грустит. Она также страдает от эмоциональных травм, ведь ее бросили, оставили и игнорировали.
