— И откуда ты такой умный в девятнадцать лет?
Ну вот что ему ответить, что ни разу не девятнадцать? Так это поперек исторического материализма, поповщина и мракобесие. Ладно, зайдем с другой стороны:
— Вот скажи, ты великих математиков каких знаешь? Да не таращь глаза, ответь просто!
— Ну… Пифагор, Лагранж, Эйлер, Риман, Гаусс…
Неплохо в Белградском университете учат правоведов и филологов, не ожидал, что он перечислит больше двух-трех.
— А был еще Эварист Галуа, — назвал я моего героя. — Крупнейший алгебраист XIX века. Знаешь, во сколько лет он им стал?
— Что, в девятнадцать? — съязвил Милован.
— Не-а, в двадцать. В ночь перед дуэлью написал другу письмо, в котором изложил свои выводы, а потом его застрелили. Так что возраст роли не играет.
— Кончай перекур, по машинам! — донеслось с дороги.
— Вот дьяболична разбитина! — только после третьей попытки водиле, молодому парню, удалось воткнуть передачу. — Нич, как войне конец, будут у нас новы добры авто!
Странный у него выговор, но понятный.
— Водителем будешь?
Ответ я знал почти наверняка, но пусть Джилас послушает.
— Не, какой толк от тех железок? Аз бом судник, суди как прави партизан.
— А чего не на механика учиться? Вон как рулишь ловко!
И я не ошибся, мечты у всех в крестьянской стране сходные:
— Желим стати велик чловек и живети в изобилии. И за правосудие за все.
— А врачом?
Парень сморщился:
— Толико ран и крви же видел, задости е.
На первой же остановке, едва отчистив рожу и одежу от налипшей грязи, я тихонько насел на друже члена ЦК — спрашивал ли он других партизан о послевоенных планах, а если спрашивал, то не почуял ли какой закономерности? Он запустил пятерню в жесткую шевелюру и поскреб голову, а потом, широко раскрыл глаза и даже чуть-чуть рот.
— Слушай, а ведь почти все хотят в начальники! Кто в општине, кто вот так, в судьи, кто в комитеты партийные… Я думаю, это оттого, — дочесал затылок Милован, — что жизнь у людей нелегкая, вот они и мечтают о благополучии. А кто у нас хорошо жил? Только начальники и богатеи.
— А инженеры? Врачи? Профессора? Адвокаты, в конце концов?
— Ну-у, там же учиться надо…
— Вот именно! И ведь бойцы хорошую жизнь заслужили, как таким людям отказать?
Потихоньку я припер его вопросами и Джилас огрызнулся, что все это будут настоящие коммунисты, а значит, бояться нечего. Вот ведь парадокс какой — член ЦК, образованный марксист, но местами наивный, как чукотский юноша! У меня образования шиш да кумыш, но зато опыт девяностых и чтение, причем в растяжке по времени — от «огоньковского» вала разоблачений до нормальных исторических работ. В Федерации очень неглупые люди собрались, читали много и я вслед за ними тянулся, да и в Институте физкультуры, где я бакалавра по спортивному менеджменту получал, тоже не дураки преподавали, как бы там про спортсменов не шутили.
Ведь Тито точь-в-точь повторил путь Сталина: личный культ, безграничная власть, репрессии. И результат одинаковый, все пошло прахом, причем у югославов даже быстрее. Наверное, из-за того, что страна меньше и встроенность в европейскую экономику больше.
Вот я и вываливал на милованову голову свои «соображения» — на все посты придут заслуженные партизаны, кто ж еще-то? Сколько из них будет считать, что главное дело они уже сделали и могут расслабиться? Как там — «кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть». Сколько из них забронзовеют и кроме идеологической преданности ничего продуцировать не будут? Да и то, знаем мы эту преданность — мне в девяностых рассказывали, что президент Хорватии Франьо Туджман и начальник хорватского генштаба генерал Бобетко начинали как раз политкомиссарами у партизан (причем у последнего родню убили усташи), но в итоге стали националистами.
Да что там далеко ходить, я своими глазами наблюдал, как замполит наш полковой, вернейший ленинец, делегат отчетно-выборных конференций вплоть до уровня Московского военного округа, прямо у нас на глазах переобувался в демократа и поборника свободного рынка. И что, сука, характерно, на этом не остановился — видел я его уже на рубеже нулевых и десятых годов и где? На пикете под черно-желто-белым флагом, с иконой Николая II. Жаль, не довелось позже на него посмотреть, наверняка эволюция на этом не остановилась, а там перспективы широчайшие — можно заговор рептилоидов разоблачать, можно за плоскую Землю топить.
— Вы-то идейные, Мило. Но вот о чем подумай, кто первый встает в атаку? Кто ведет людей в бой? Кто гибнет первым? Именно вы, идейные. Вас становится меньше, на ваше место приходят новые коммунисты, и среди них вступивших только потому, что «так надо», а вовсе не по убеждениям, все больше.
— Мы их обучаем! И они своими делами доказали…
— Ладно-ладно, пусть все, кто прошел через партизанские отряды, безупречны. А их дети? Те, кому вы передадите новую Югославию? Они ведь, дай бог, вырастут в сытости и довольстве, у них не будет тех оснований становиться коммунистами, что у вас. Они станут не коммунистами, а членами партии.
Не знаю, как там при Сталине было, вырубал он номенклатуру или нет, но вот как все радовались в начале девяностых что скинули ее, и как тут же наросла новая — видел своими глазами. Что ты с бюрократией не делай, если не давить, то она как удушливый газ расползается во все щели и не дает жить.
Только для того, чтобы систематически давить сверху, там должен быть крутой лидер, да еще реально непогрешимый. Вон Тито, уж куда круче, балканский Сталин, а ведь с мостами через Неретву чуть было не накосорезил, хорошо, Четкович успел Кониц взять…
А если нет такого лидера? А если номенклатура скинет его, как Хрущева? Как ни крути, контроля сверху бюрократия не очень-то и боится, для нее это естественная и привычная вещь. Знаю, о чем говорю — сам бюрократ. И знаю, как
