покрыт грудой сырых увядших листьев, в воздухе стоял запах перегноя, под листьями скрывалась скользкая зловонная глина; все же, несмотря на сырость, быстро разгорелись костры, и котелки закипели.
— Иона, — спросил я, — как ты ухитряешься разжечь костер в таком сыром месте?
— Да очень просто! Любое дерево подходит, надо только найти сук потолще и стесать наружный, сырой слой, потом настругать сухих лучинок. Вообще-то есть древесина, которая горит даже сырая. Лучше всего подходит трайсил[34], но я его здесь что-то не вижу.
Пока я уписывал хлеб с арахисовым маслом, меня атаковала туча крохотных черных мошек-кровососов, в чем я убедился, раздавив одну на себе. Они напоминали комаров, отличаясь от них тем, что сучили ножками, как мухи. Впрочем, не было недостатка и в настоящих комарах: Culex, Anopheles и еще один вид, крупный, несколько сантиметров в длину, зародыши которого обитают на влажных листьях эпифитов. Эти исполины прилетали с воем, напоминающим сирену «скорой помощи», и приземлялись на листьях, причем так часто вибрировали брюшком и крыльями, что их совсем не было видно, пока солнечный луч не пронизывал живое облачко.
Назову еще маленьких сапфирово-синих Haemogogi — это опасные существа, переносчики желтой лихорадки[35].
Выше по реке я обратил внимание на то, что омываемые водой камни, корни, даже ветви и листья покрыты какой-то черной пленкой, отчего кажутся тусклыми, матовыми. Возможно, где-то поблизости есть значительные месторождения марганцевой руды[36].
Характер местности заметно изменился. Теперь река текла по плоской равнине и извивалась сильнее прежнего. Плывя по одной меандре, мы видели сквозь деревья блеск воды следующей петли. Порой шли по открытым участкам, где небо не заслонялось макушками деревьев, а береговая растительность была покрыта обильно цветущими плетями бохинии (Bauhinia), издалека эти цветы напоминали розовые соцветия каштанов. Потом начинались участки, покрытые невысокими травами с лиловыми цветами, а затем мы вдруг обнаружили, что скользим вдоль нежно-зеленой стены бамбука. Ничего подобного в Британской Гвиане я раньше не видел: считалось, что в этих местах нет дикорастущего бамбука, хотя некоторые ранние путешественники и упоминают о нем.
Уже много лет я мечтал увидеть загадочный ядовитый бамбук, будто бы произрастающий в среднем течении Эссекибо, возле устья ее притока Раппу.
«Островки у этих порогов, — писал Бэррингтон Браун, — а также близлежащий приток получили свое название по растущему здесь своеобразному виду изящного высокого бамбука, неизвестного дальше на север. Индейцы высушивают кусочки ствола этого бамбука и делают из них наконечники стрел, обладающие теми же свойствами, что знаменитый яд вурали (кураре). Расщепив ствол, его сушат над огнем, потом заостряют щепочки и укрепляют их на конце стрелы. У Диких животных, пораженных такими стрелами, сразу наступает паралич, и их легко добить. Этот вид бамбука растет отдельными стволами, а не кустами из общего корневища, как обычный бамбук».
Мы увидели лишь невысокие кустики бамбука; по словам Фоньюве, из него делали только трубочки для кос и флейты. Все же я взял образец для исследования (и занозил большой палец, который болел после того целую неделю). Когда мы возвращались в Нью-Ривер, Якота на моих глазах застрелил свинью, и с тех пор я не сомневался, что ядовитый бамбук известен ваи-ваи, но они предпочитают, по-видимому, хранить свое знание в тайне. Пораженная стрелой в лопатку, свинья отчаянно взвизгнула, пробежала метров тридцать и рухнула наземь, а минут семь-восемь спустя околела, хотя бамбуковый наконечник стрелы не был покрыт кураре, а сама по себе рана явно была слишком незначительна и не могла оказаться смертельной.
Километра через два, миновав устье Ираи-вау, мы услышали стук топоров. Река разделялась; пройдя немного вверх по более узкому левому руслу, также носящему имя «Чодикар», или «Чорорикар», мы увидели лодки Безила, Чарли Вай-Вай и Манаты, а рядом полузатонувшую разбитую долбленку.
Джордж и трое его помощников уже расчищали площадку и сооружали каркасы для брезентов. Вскоре все было готово для ночлега.
Вдруг я заметил, что Кирифакка подозрительно пожелтел. Измерил температуру — сорок. Непонятно. В краю, где малярия эндемична, она вызывает у наших ваи-ваи такую высокую температуру!.. Стоит ли вообще продолжать поход в таких условиях? А впрочем, пока что я успешно лечил и Уильяма, и Вайяму, и Фоньюве — все они чувствовали себя совершенно здоровыми.
Я дал Кирифакке дозу несколько больше обычной — четыре таблетки палюдрина и две аспирина, а вечером дважды напоил его разведенным в горячей воде сгущенным молоком. Утром температура у него упала почти до тридцати семи, но это еще не означало, что он выздоровел; я уже убедился, что у наших больных, как и положено при малярии, температура повышалась к вечеру. Кирифакка получил английскую соль, затем еще палюдрин. Затем я, наконец, смог заняться препарированием растений.
Только я приступил к работе, как появилась кучка угрюмых индейцев. Молча, словно привидения, они подошли ко мне, поздоровались и сели в сторонке. Это были ваписианы Безила, он прислал их помочь нам нести грузы через горы до Мапуэры.
Недовольство
Сразу было заметно, что ваписианы недовольны, и все же я обрадовался, увидев их хмурые лица: я все время беспокоился о том, как идут дела Безила. Теперь стало ясно, что он оправдал мои ожидания. Без споров, без возражений он выполнил труднейшую задачу — проложил тропу через Серра Акараи до Мапуэры и доставил туда значительную часть снаряжения, в том числе канистры с керосином и маслом. Индейцы сообщили мне, что сам Безил остался на Мапуэре вместе с Чарли Вай-Вай, Альбертом и Джеймсом, чтобы построить лодку, как я их просил. Они только что приступили к работе — Чарли забыл свое тесло на Чодикаре и потерял не один день, пока ходил за ним; правда, другие в это время не сидели сложа руки — они готовили площадку для лагеря.
Разговор велся с помощью Эндрью; ваписианы не знали ни слова по-английски.
Последовала пауза, затем они предъявили мне свои претензии: я даю слишком маленький паек, им не хватает.
Удивленный, я ответил, что они сполна получают паек, установленный властями Британской Гвианы для занятых на подобного рода работах; в доказательство я предъявил официальный перечень. Это несколько успокоило их. Затем я добавил, что у нас есть еще два больших мешка фариньи — около семидесяти килограммов. Начиная с сегодняшнего дня, им будут выдавать дополнительно по триста граммов фариньи в день.
Один из них попросил в аванс ботинки и рубашку, а, получив их, заговорил еще о чае и кофе. Тогда я спросил, сколько дневных пайков у них осталось (должно
