было остаться десять). «Пять», — ответил он бодро. Остальное они уже съели, не позаботившись о том, чтобы равномерно разделить полученное продовольствие.
Я возмутился: при таком легкомыслии наших запасов, конечно, не хватит! Повернувшись к Эндрью, я продолжал:
— Скажи, что я могу выдавать им только установленный паек. Пусть решают сейчас. Если это их не устраивает, повернем назад и отменим весь поход. Могу добавить, как уже обещал, немного фариньи — это все, что у меня есть. И чтобы я не слышал больше жалоб, с меня и так хватит.
Эндрью опешил:
— Мистер Гэппи, если им так сказать, они уйдут. Вы не знаете этих людей.
Я оценил его предусмотрительность, но мне надоели бесконечные претензии.
— Ну хорошо, а как бы ты сам поступил на своем ранчо с такими людьми?
Он помедлил.
— Иногда я отдаю им все, что у меня есть, а сам обхожусь как-нибудь. А иногда и так решаю — ну их, мол, к черту!
Я улыбнулся.
— Значит, ничего им не говорить?
— Да, сэр. Лучше не надо.
— Ладно, посмотрим, как Безил с ними управится. Он их привел, он за них и отвечает.
В благодарность за дружеский совет я был готов простить Эндрью его раздражительность. Глядя на этого рослого неуклюжего человека, я подумал, что он в сущности хороший парень и желает мне только добра. Просто он очень устал от бродячей жизни. Но все-таки они с Ионой всю душу из меня вымотали: каждое распоряжение исполняли крайне неохотно, каждый шаг делали словно через силу.
Я прекратил разговор о продуктах и спросил ваписианов, что за местность ожидает нас впереди. Очень труднопроходимая, отвечали они, на путь до Мапуэры уйдет дней пять-шесть, потому что вещи придется переносить по частям. Значит, мы поспеем к Безилу как раз, когда кончатся его запасы.
День еще только начинался. Как только ваписианы поели и отдохнули, я отправил их в путь с первой партией снаряжения, поручив доставить его возможно ближе к перевалу и сложить в таком месте, где можно разбить лагерь. Пока будут перебрасывать все снаряжение, я собирался изучить лес на водоразделе.
Остальные продолжали расчищать площадку, сколачивали из жердей столы и стулья, делали топорища, а также весла для нашего возвращения вниз по Чодикару.
Вместе с Ионой я спустился немного по реке, собирая образцы прибрежных растений. Самым интересным оказался растущий на глинистой почве один из представителей бромелиевых, Pitcairnia kegeliana. От других растений этого семейства он отличается травянистыми (а не кожистыми) листьями. Своими ярко-красными цветами он напоминает садовую монтбрецию. С дерева свисали пеперомии (Peperomia macrostachya) с мясистыми, светло-зелеными листьями и кистевидными соцветиями, а также лианы Episcia семейства геснериевых, с маленькими желтыми цветками, которые были обрамлены прозрачными прицветниками, алым пламенем горевшими под солнечными лучами.
Серебристые суматошные вертячки носились по воде, в листве шуршали листоеды удивительной формы и раскраски. Я отломил сучок, на котором висели на длинных нитях коконы моли — пронизанные дырочками белые пушистые шарики около двух сантиметров в диаметре, и чуть не задел необычно мохнатую гусеницу. Она была длиной около десяти сантиметров и вся густо покрыта зелеными и розовыми волосками, которые настолько ядовиты, что прикосновение к ним вызывает болезненное, даже опасное воспаление и опухоль. Мир насекомых был здесь очень богат; зеленый покров пышно разросся на влажных наносных почвах.
Когда я вернулся в лагерь, Эндрью подал мне свежий бразильский орех[37] — первый, который мне довелось попробовать. Его принесли с водораздела ваписианы; было очевидно, что мы вступаем в новое растительное царство. Скорлупа оказалась мягкой, и я легко раскусил ее зубами. Белое ядро было на вкус удивительно нежным и сладким — ничего похожего на то, что едят в Лондоне, Париже или Нью-Йорке, куда орехи привозят только через несколько месяцев после сбора.
В этот вечер температура у Кирифакки не поднялась, настроение у всех было бодрое. Эндрью и Гебриэл устроили себе отдельный навес. Лежа под ним в своих гамаках, освещенные костром, они болтали с остальными. Бурлили котелки, играли флейты, звучали шутки, пение, смех.
Наши четверо ваи-ваи были совсем не похожи на своих беспечных и легкомысленных соплеменников, которые ходили с нами на Нью-Ривер. Моя симпатия к ним еще более возросла, когда я увидел, как бережливо они расходуют свои припасы — лепешки, копченое мясо и рыбу. А как близок я был к тому, чтобы осудить всех ваи-ваи, узнав лишь нескольких, которые сначала не понравились мне! Может быть, Мингелли и Эока тоже были славными людьми, и я просто не сумел оценить их, раздраженный непокладистостью Чекемы, Маваши, Якоты и Манаки?
Весь день меня мучил зуд в ногах. Внимательно осмотрев их, я увидел под кожей круглые черные пятнышки, признаки проникновения паразитов — блохи чиго, подхваченной, по-видимому, в Яварде. Эти блохи часто встречаются в заброшенных индейских деревнях, а нередко из-за них люди оставляют селение. Самки незаметно проникают под кожу, сосут кровь и по мере того, как в брюшке развиваются яички и личинки, вырастают до размера горошины. Личинки, выйдя наружу, в свою очередь размножаются. Я видел фотографию ступни человека, из которой извлекли больше ста личинок, в том числе из-под ногтей, часть которых пришлось удалить.
Тэннер вскрыл иглой зараженное место и извлек оттуда больше десятка блошек. Несколько штук лопнули, и он тщательно вычистил иглой ранки, а я залепил дырочки пластырем. Ходить было больно, зато в остальном я чувствовал себя превосходно. Если только вам удастся уберечься от малярии и дизентерии (в Гвиане вдали от селений не обязательно кипятить воду), то нет более здорового и бодрящего климата, чем климат влажных лесов Южной Америки.
На следующее утро я послал вперед еще носильщиков, а сам вместе с Эндрью, Ионой, Уильямом и Кирифаккой разметил пробную площадь в пойменном лесу. Здесь росли деревья тридцатиметровой высоты с контрфорсами и разветвленными корнями. Разливы реки в дождливые сезоны влияли на развитие некоторых меньших экземпляров, которые росли наклонно, а то и совсем горизонтально. Листья подлеска были покрыты слоем ила.
Часто попадалась пальма карие, вероятно относящаяся к роду Bactris. Ее листья, достигающие в диаметре трех-четырех метров и покрытые шипами, сидят на верхушке низенького ствола, высотой всего несколько сантиметров. В редких случаях ствол достигает высоты двух-трех метров и бывает увенчан хорошо развитой кроной.
Бабочки Morpho величиной с птицу мелькали голубыми огоньками над берегом; драчливые самцы все время воевали друг с другом. Снова в воздухе прозвучала моцартовская мелодия, однако песнь крапивника на этот раз слегка отличалась от той, что мне довелось слышать раньше.
Взволнованный Эндрью
