Сын поворачивается ко мне и виновато смотрит — я прикусываю губу, чтобы не разрыдаться от облегчения и внезапно накатившего счастья.
— О, Тёмка, — я обнимаю его. — Это ты прости меня за то, что не рассказала правду. Боялась, что ты будешь считать меня виноватой. Хотя я действительно виновата…
— Ты не виновата, — он отстраняется. — Всего-то я мог бы быть сыном богатого бизнесмена и кататься на лимузине, если бы отец не погиб, но это мелочи.
По его улыбке я понимаю, что Артём шутит.
— И был бы ты таким же придурком, как те парни, которые тебя задирают, — щёлкаю его по носу.
Парень закатывает глаза.
— Кем? Придурком? — фыркает Тёма.
— Нет, — смеюсь я. — Сыном богатого бизнесмена.
Артём непонимающе смотрит на меня, вскидывая брови, а я, смущённо прикусив губу, выдаю:
— Стас сделал мне предложение.
Несколько секунд сын смотрит на меня как на душевнобольную, а затем выдаёт то, что я меньше всего ожидаю услышать:
— Ну, наконец-то. Давно пора.
— Что? Давно пора, говорю. Я устал уже Стасу об этом намекать.
— Ты что? — возмущаюсь я.
Тёмка, рассмеявшись, встаёт из-за стола и, как ни в чём не бывало, принимается готовить себе чай. Вот тебе и поворот. Я так сильно накрутила себя, что готова была взвыть, а ситуация решилась сама собой. Главное, чтобы мать Стаса не стала крутить интриги у нас за спиной, хотя, что она может сделать? У неё ничего не осталось, она стала той, в кого всегда боялась превратиться, а у меня есть люди, которые смогут защитить и меня, и Артёма. Кажется, моя жизнь ещё никогда не была настолько прекрасной, как сейчас. Я наконец-то смогла сделать шаг навстречу своему счастью, и я не позволю никому и ничему встать у меня на пути. Больше не позволю.
Истина 23. Ира
«Всегда важно говорить правду, но еще важней говорить правильную правду».
38 обезьян (Monkey Dust)
TMNV — Птица
Истина 23. Ира
За окном медленно кружится снег, стрелки на часах почти добираются до двенадцати, и вот-вот новый год должен переступить порог нашего дома. Меня окружают уют и теплота, несмотря на то, что всё внутри заполняется противоречивыми эмоциями. Это странно: наблюдать за счастливыми лицами, зная, через что все эти люди прошли. Я вспоминаю моменты, когда мы проводили время вместе, не подозревая о грядущих трудностях, ведь тогда мы были молоды и счастливы. Наверное.
Вот Элли со Стасом как ни в чём не бывало беседуют о «Бигарро», к ним присоединяется Костя с очередной порцией алкоголя, а недалеко от них Аня с Димой мило переговариваются и хихикают. Со стороны так и не скажешь, что когда-то я была безумно влюблена в Стаса, который встречался с Элли, сама я нравилась Назарову, Димка постоянно ходил за мной по пятам по приказу Скворецкого, которого Аня терпеть не могла.
А теперь они все вместе в моей квартире дожидаются боя курантов. Теперь между мной и Стасом нет ничего общего, Костя стал для меня центром мира, а Элли вновь оказалась моей подругой. Как же может измениться мир вокруг тебя, поменяться до такой степени, которую ты даже представить не можешь. Если бы мне кто-то рассказал, что со мной случится подобная ситуация, я бы ни за что не поверила. Не поверила бы, что смогу простить Макееву, что буду любить Назарова, и что моё сердце не станет разрываться от боли при виде Стаса. Смотря на них, я ощущаю облегчение, я испытываю свободу.
— Чего загрустила? — ко мне подходит Аня, присаживаясь рядом и перекрывая обзор на остальных.
Я вырываюсь из мыслей и качаю головой, пытаясь прогнать наваждение.
— Задумалась.
Подруга накрывает ладонью мои пальцы и нежно улыбается, словно зная, о чём я думаю и что чувствую.
— За то, чтобы у нас в жизни были только приятные воспоминания, — она поднимает бокал.
Мы чокаемся и делаем глоток — звон стекла как новогоднее волшебство оседает в моём подсознании, превращаясь в сладкую пудру, и становится так тепло и хорошо на душе, словно никакой чёрной полосы в моей жизни никогда и не было.
— Как ты умудряешься всегда быть такой позитивной? — не понимаю я.
— Я просто не показываю никому, когда мне плохо, — пожимает плечами Аня. — Поэтому все думают, что я счастливый человек.
— Слышишь ты, счастливый человек, — к ней подходит Дима и с упрёком щипает за талию. — Ещё скажи, что тебе со мной плохо живётся.
Подруга показывает ему язык, игриво улыбаясь, на что парень закатывает глаза и целует её в лоб.
— И кто из нас страдает в отношениях? — пожимает плечами Дима, прежде чем отойти к остальным.
— Эй!
— Идите сюда уже, сейчас президент речь толкать будет, — Костя ловит мой взгляд.
Приходится подняться из-за стола и подойти к Назарову, чтобы нырнуть в его крепкие объятия. Мы собираемся вокруг телевизора и ждём ежегодное выступление, где нам скажут, что год был тяжёлый, денег нет, надежды нет, но вы держитесь.
В объятиях Кости я ощущаю, насколько сильно устала за день, пока готовила салаты и закуски, прибирала квартиру и наряжалась. С трудом сдерживая зевоту, я пытаюсь прогнать сонливость, ведь впереди ещё целая ночь, которую я вряд ли выдержу, в мои то годы.
Речь президента я практически всю прослушиваю, а вот во время курантов мы оживляемся, чокаемся бокалами и весело кричим:
— С Новым Годом!
И вот долгожданный момент проходит, оставляя после себя осадок, словно после сбывшейся мечты, не принёсшей значимого удовольствия, и мы продолжаем праздновать. Учитывая, что наелись и напились мы ещё до двенадцати, все продолжают беседы на тех моментах, где остановились. Вот вам и Новый Год, когда тебе уже давно не шестнадцать.
А за окном снег. Я заглядываюсь на него, когда прихожу на кухню за очередной порцией алкоголя, дожидающейся своей очереди в холодильнике. Вдалеке взрываются салюты, яркими замысловатыми узорами заполняя тёмное небо, грохот подобно бомбам распространяется над городом, рисуя разноцветные картинки, и я забываю, зачем вообще пришла на кухню. Облокотившись на подоконник, я наслаждаюсь красивыми видами.
Шагов за спиной я не замечаю, поэтому вздрагиваю и оборачиваюсь, когда щёлкает зажигалка. Стас смотрит на меня сверху вниз, прикуривая сигарету. С трудом оторвав от него взгляд, я открываю форточку, возвращая внимание к шоу.
— Салюты смотрю, — зачем-то говорю я.
— Я так и понял, — парень присаживается на диванчик рядом с окном и притягивает к себе пепельницу.
Мы долго молчим. Становится зябко, но я не показываю вида, продолжая наблюдать за салютами и совершенно их не видеть.
