загладить свою вину, их силуэты – вся аллея – размазались кистью невидимого художника, и краски исчезли. Белое облако лежало в том месте, где должна была быть она, и она оставалась там, но недоступной мне. Следом за первым мазком, последовал второй, и мир вокруг меня утратил больше красок – сама природа переставала существовать в том виде, в каком я ее любил. Я обернулся на паперть церкви – ее купола слепили меня – и я был готов наконец свершить то, что должен, потому что мгновенье в вечности – дорога в другое сознание.
Когда все краски смылись, я оказался в пустоте – подобной той, что была в отражении зеркала, но здесь было ярко, а не темно. Я стоял на твердой поверхности, и в то же время не стоял ни на чем. Из пустоты, оттуда, где, казалось, находится источник света, ко мне зашагала фигура. Мой разум не признавал ее – она вовсе мне незнакома. Подол платья этого существа бился о его ноги и трепался волнами. Руки (скорее тонкие крючки, нежели руки) торчали из широких рукавов. Топот его ног отскакивал эхом от невидимых стен, и едва я различил его лицо, он заговорил со мной звучным голосом:
– Я до последнего надеялся, что мы не встретимся с тобой здесь, но все же ты пришел… – напротив меня стоял и скромно улыбался темнокожий человек в широком плаще, и говорил он со мной высокопарным тоном.
– Кто ты? – спросил его я, недоумевая от происходящего.
– Этот вопрос ты мне уже задавал, однако я не удосужился дать на него ответ. Сейчас я здесь, чтобы помочь тебе, Джо Картер…
– Мне не нужна помощь, – перебил его я.
– Правда? Я думал люди не переступают пороги сознания и не ведут перестрелку в местах, где каждая вещь – творение искусства. Как называют людей, порочащих вещи совершенно незыблемые? Тех, кто не чтит память великих творцов и гениев и разрушает то, что должно остаться в веках?
– …
– Их называют вандалами, девиантами. Разве ты девиант? Нет, Джо Картер. Тебя всегда влекло то, что стоит за твоей спиной – за завесами восприятия. Ты – исследователь, бегущий за тайнами мироздания, человек, мечтающий увидеть мир вне предела его физики и материи. Но, ответь мне, разве археологи стремятся разрушить останки древних? Так почему же сейчас ты здесь и совершенно бесцеремонно вторгаешься в миры, познание которых тебе недоступно? Ведь сознание – хрупкая вещь.
Его слова ставили меня в ступор, и я с трудом понимал значения его выражений, но я не испытывал к нему вражды, хотя и питал необъяснимыми сомнениями извилины напрягшегося мозга.
– Я там, на стене, – сказал мне человек в плаще. – Но прежде, чем вести со мной войну, попытайся расставить в последовательность все те вещи, которые ты здесь узнал в соответствии с тем, что думаешь о них ты сам.
Он развернулся, не пуская с меня глаз, и лишь когда тело его стояло ко мне боком, он отвернул и голову. Эхо шагов застучало по месту, в котором не существует стен. Он возвращался к источнику света, а я продолжал стоять, пытаясь объяснить самому себе свои же убеждения, только что на меня нашедшие.
8
Лицо странника вновь предстало передо мной у дверей особняка. Его и без того хмурый вид был серым и озадаченным.
– Как ты… Что случилось? – спросил он.
Невозможно во всех подробностях объяснить те чувства, какие возникли во мне, но очертания его лица стали вызывать во мне недоверие. Я предпочел не рассказывать ему о нашем разговоре с тем мужчиной, ведь тот высокородный мудрец (так я полагал) – тот самый снайпер, метивший в нас.
– Ничего, – ответил я, чувствуя громадное презрение к его личности.
– Как это ничего?
– Я не знаю. Просто ничего не случилось. Может быть, ты мне объяснишь как это?
– Я… – он заколебался. – Ума не приложу…
Боже! Каким же я был глупцом. Ведь я нахожусь в совершенно неизвестном и неизведанном мире! Почему я вдруг решил, что все окажется так просто? Что у самого порога меня встретит дружелюбный проводник и, наставляя меня на путь праведный, разделит со мной путь до самых сокровенных тайн, позволяя мне их постичь? Я всегда считал, что существуют вещи, прикладывать руки к которым – неискупимый грех. Никому из нас, людей ныне живущих, не суждено переписывать историю свершившуюся, ведь исправлять ошибки художника – невежество. Нам суждено творить ее – воссоздавать из пепла те миры, что когда-то были низвергнуты и с усилием ребенка создавать новые. Но я… Я оказался глупым как младенец!
– Можешь объяснить мне одну вещь? – спросил я.
– Я отвечу на любые вопросы, но у нас мало времени.
– Почему они ни разу не выстрелили в меня?
– Что? Ты серьезно? Это глупо, нам нужно идти дальше.
– Постой! У них было множество шансов покончить со мной – они могли застрелить меня со спины, но даже когда попадался удобный случай, они не делали этого.
– Потому что ты нужен им живым. Этим все сказано, – ответил странник.
– Но для чего?
Он колебался. Мне не стоило быть таким самонадеянным и отчаянным. С самого начала весь этот абсурд был передо мной не в том свете. С наивностью глупца… Я верил словам безумца…
– Ты важен им!
– А тебе?
– Что? – переспросил он.
– Нужен ли я тебе?
– Что за бред? Я тебе обо всем рассказал! Не глупи, нам пора идти!
– Да, – сказал я, хватая его за плечи.
Если две стороны одной монеты представляют из себя совершено разные сущности, невозможно принять какую-либо из них, когда она находится к тебе ребром. С самого начала он был не тем, кем представился. Те люди в масках – кондотентьеры. Именно поэтому они не стреляют в меня. Но странник… Ох, я готов разорвать его!
– Что ты делаешь? – воскликнул странник.
– То, что должен.
Я обхватил его своими руками и сцепил ладони в замок. Мы находились так близко, что мое горячее дыхание должно было расплавить его наглое лицо. Все небережливые черты проступали передо мной ничтожным существом, жаждущим жить за счет других. Он – паразит, и я должен прихлопнуть его.
Всем своим весом я повалился назад, скрипя петлями особняка. Его зрачки широко раскрылись и уставились на меня своим всепожирающим красным пламенем. И что делать дальше? Имеет ли это смысл? Мы падали в сознание человека и оба знали, что нам предстоит сражаться.
9
– Мне было семь лет, когда это впервые случилось. Мрачный, совсем незнакомый голос
