женил сына и приглашал обоих Коршуновых, но Ольга наотрез отказалась идти. Чего греха таить, недолюбливала она соседей. К тому же, придется ходить по улицам разряженными во что попало.
— Не хочу быть бродячим комедиантом — людям на посмешище, — заявила Ольга. — И дома своих дел невпроворот. Каждая минута дорога. Хочешь иди, а меня не тяни.
Сосед не настаивал. Ему нужен был гармонист.
Теперь Степан, морщась от головной боли, готов был признать правоту жены. Подойти бы к ней и повиниться, но мужская гордость не позволяла. Если бы Ольга сама заговорила или хотя бы улыбнулась — Степан, откинув гордость, подошел бы к ней, вытер платком ее мокрое от пота лицо, может быть, даже поцеловал в запыленные губы.
Но Ольга не обращала на него внимания, сосредоточенно крутила ворот, откидывая назад свою круглую, со сплетенными в венец косами, голову. Степан вздохнул и снова принялся за работу.
Солнце перевалило зенит, покатилось под уклон. Степан затревожился. «Где люди? Двенадцать человек обещались прийти. Обманули? Пять ведер бражки заквасили. На закуску истратились».
Ольга наполнила последнюю кадку, умылась и, на ходу вытираясь тыльной стороной фартука, направилась к Степану.
«Ага, сейчас заговорит! Лучше бы уж молчала»: знал, что скажет жена. Она с самого начала не верила в эту затею с «помочью» и опять оказалась права.
Прислушиваясь к приближающимся шагам жены, Степан съежился, ждал упрека. Но на его мокрую от пота спину легла прохладная рука жены.
— Кончай, Степа, обедать пора. Устал, наверно. — Степан обрадовался, но виду не подал, выдержал характер.
— А вдруг люди придут? — будто удивившись наивности жены, спросил он.
— Какие люди? Чудной ты, четвертый час уже! — мягко возразила Ольга. — Пойдем обедать. Похмелишься немного.
Степан бросил лопату на кучу просеянного гравия и, держась рукой за решето, выпрямился. И тут увидел, что от соседнего дома к их стройке приближалось несколько человек.
— Вот видишь! — обрадовался Степан. — Идут. Я ж говорил: «Придут!»
Впереди шел коренастый мужчина лет пятидесяти с хитрым моложавым лицом. Он был одет в коверкотовый китель с форменными знаками лесника, синие галифе и хромовые сапоги.
«Что-то не похоже на «помочь». Одеты по-праздничному, — снова встревожился Степан, наблюдая за приближающимися людьми. — Зачем это они?»
Лесник остановился, расставив в стороны ноги.
— Бог помочь, — поприветствовал он отрывистым, привыкшим командовать голосом. — Трудимся?
— Спасибо, — ответила Ольга и поджала губы, показывая, что не намерена тратить время на пустые разговоры.
Степан пробормотал что-то невнятное. Лесник крякнул, прочищая голос.
— Ну, ладно, — солидно произнес он. — Ты, Степан, того… Бери свою музыку и ко мне. Там мои гости — анафема их задери — гармониста требуют. Третий день гуляем — пора бы, кажется, честь знать, а им подай еще веселье.
Ольга с опаской глянула на мужа: как бы снова не поддался уговору. Опередила его:
— Нам некогда, Сидор Калистратович.
Лесник недовольно покосился на Ольгу, буркнул:
— Я, кажется, хозяина спрашиваю. В моем доме бабы знают свое место.
Ольга вспыхнула, готова была отшить наглеца, но сдержалась.
— И хозяин то же скажет. Некогда нам.
— Стены ставить надо, — подтвердил Степан, раздражаясь.
«Даже не вспомнил, что обещал прийти на «помочь». Уговор был, когда приглашали поиграть на гармошке».
А сосед действительно забыл про обещание. Кивнул на фундамент, усмехнулся:
— Зря ты, Степан, канитель затеял. До коммунизма можно в землянке дожить. А там, глядишь, и дома настроят со всеми удобствами. Для всех хватит. — Лесник хихикнул.
Степану захотелось взять соседа за шиворот и вытолкнуть за ворота. Возможно, он и сделал бы так, не будь за спиной лесника подвыпивших гостей. Свяжись с ними — шуму не оберешься.
Но Ольга зло заметила:
— Однако сами не стали дожидаться. Вон какой дом отгрохали. Из лучшего леса. Сам хозяин: где хочу — там и пилю.
Лесника качнуло в сторону, и он несколько секунд семенил на месте ногами, чтобы снова принять устойчивое положение.
— А вы видели? За такие слова к ответу привлеку! — крикнул он. Лицо его сделалось пунцовым.
Коршунов рванулся к соседу, но в Это время из-за кучи гравия показался Торубаров, а за ним с веселым говором тянулись остальные бригадники. Они ни слова не говоря, рассыпались по строительной площадке.
Лесник был забыт.
Степан насторожился. Ольга смотрела на товарищей мужа отчужденно, неприветливо. К ней подкатился Савельев, что-то сказал на ухо, и Ольга преобразилась. С Евгением она принесла из сарая лопаты. Избяков поднялся на фундамент, остальные сгрудились возле него: кто на камне, кто на борту ящика для раствора.
— Ну, что ж, товарищи, — сказал бригадир. — Ударной стройкой называть ее не будем. Все-таки личная собственность. Но построить надо побыстрее! Ясно?
Анатолий сделал паузу, видимо, ожидая одобрения и, повернувшись к Коршунову, просто закончил:
— В общем, точка. Давай, Степа, распределяй рабочую силу.
Степан взглянул на Ольгу. В ее глазах дрожали слезы, но она улыбалась.
Ребята разобрали лопаты.
— Чего же я вас покушать не приглашу? — вдруг засуетилась хозяйка. — Проголодались, наверно.
— Это не уйдет! — улыбнулся Торубаров. — Закончим работу — тогда угощайте. Куражиться не будем.
— Его за стол последним сажайте, хозяюшка, — заметил Савельев, показывая на Тихона. — А то после него остальным будет нечего кушать. Его в столовых и то побаиваются. Займет два стола и прикажет: дайте мне «от» и «до». Если перевести на наш язык, это значит все меню сверху донизу, включая директора с калькулятором.
Ольга смеялась вместе со всеми до новых, веселых слез, а Тихон, выбрав, наконец, по себе лопату, вогнал ее в гравий по самую рукоятку.
Закипела работа.
Таскали из сарая мешки с цементом, сыпали в ящик гравий со шлаком, наливали воду и размешивали. Когда раствор был готов, распределились попарно. По пологому настилу стали носить раствор на носилках и выливать в форменный, обитый горбылями каркас. Коршунов и Савельев стояли наверху и бревнами трамбовали серую, тяжелую массу. Когда она застынет, горбыли уберут, останутся цельнолитые стены с проемами для оконных и дверных рам.
Избяков повесил на столб старый таз и через каждый час черешком лопаты сигналил «перекур». Ольга наскоро вымывала в кадушке руки, лезла в погреб и доставала оттуда по ведру холодного, ядреного кваса. В ведре квас словно оживал, кипел пузырьками. Ребята дули в кружки, крякали и хвалили хозяйку.
— Красивая у тебя жена, — в один из перерывов сказал Савельев Коршунову, восхищаясь проворной, повсюду успевающей Ольгой. — По-моему где-то я ее встречал.
— Может быть… — неуверенно произнес Степан, ревниво поглядывая на жену. — Не все дома сидит, хотя и детишек куча. На часовом заводе работает. В кино бывает.
— Не то, — задумчиво возразил Савельев. — Напоминает кого-то, понимаешь? Как увидел, так и подумал: она и
