с голоду не помрешь, но на большее — не рассчитывай. Так что — свободная ты: смотри сама, баба ты еще молодая, если полюбится кто… А то, что в общину к кубанским станичникам, в Сербию, коль охота, можешь отправляться, — так это я тебе давно толковал, не держу.
Дарья, отвернувшись, возмущенно молчала, опершись на чепелу и уставившись на огонь в печи. Алексей глянул на нее еще раз и вышел из хаты.
Алексею, считавшему свой долг перед Дарьей и сыном выполненным, поскольку он вывез их с расказачиваемой обескровленной Кубани, и в голову не приходило, что по ночам, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить сына, горько рыдала одинокая женщина, оставившая родной кров и семью за сотни километров отсюда, последовав за ложной надеждой. Ей вспоминалось, как, уезжая, она покачивалась на возу, подбоченясь, одной рукой придерживая сына, и сверху гордо заявляла прощавшимся станичникам, что она теперь «мужняя жена». Какое же горькое разочарование ее ожидало! Живя теперь в Осиновке, в такой же взыскательной патриархальной деревенской среде, она вынуждена была нести приставшее к ней презрительное прозвище «брошенка». Дарья кусала губы и призывала всевозможные кары на голову неверного возлюбленного.
Глава 2
Стоял весенний теплый денек. Алексей мощными ударами колол дрова, а Сергунька сновал вокруг, подбирая и относя их в крытую поленницу. Переступая бочком, из огорода вернулась побледневшая Мария Сергеевна и встала поодаль, сосредоточенно созерцая их работу. Алексей мельком глянул, увидал искаженное от сдерживаемой муки лицо и занервничал:
— Что, уже?
Жена чуть кивнула и, превозмогая боль, отправилась отмывать молочной сывороткой почерневшие руки. Схватки отступили. Мария задумчиво обтирала губкой изящные тонкие пальцы, одеревеневшие от непривычного сельского труда. Алексей между тем воткнул в колоду топор, отер потный лоб, соображая, и помчался запрягать коня — известить доктора в Пряшеве. В селе была местная повитуха, но Мария Сергеевна не слишком ей доверяла.
Через несколько часов покрытая испариной Мария, искусав себе губы, приглушенно стонала, но в голос почти не кричала — боялась напугать Сереженьку. Возвратившийся Алексей совал ей руку, тревожно заглядывая в лицо:
— Маша, жми что есть мочи — может, полегчает?
Мария Сергеевна поначалу благодарно взглядывала на мужа и отвечала, ободряя и успокаивая, но вскоре ей стало не до того. Прикинув, что скорых родов не миновать, а окаянный доктор все не едет, категоричный Алексей пожалел, что «не приволок лекаря за шиворот». Спешно пытаясь припомнить все, что когда-то слышал об акушерстве, он коротко прикрикнул на повитуху, чтобы «не суетилась», отправил Софью Павловну накипятить воды и, повесив на шею чистое полотенце, изготовился принимать роды, поставив бабку возле себя.
Вскоре подоспел доктор Болдырь и перед осмотром роженицы категорически потребовал, чтобы Алексей удалился. Тот неохотно уступил. Софья Павловна с радостью и облегчением увидела в худощавом докторе человека уверенного в себе и взявшего, по ее мнению, течение событий под свой профессиональный контроль.
Алексей бесконечно долго, мучительно изнывал под дверью, содрогаясь от болезненных криков жены. Потом там раздалось что-то вроде громкого кошачьего мяуканья и одобрительные возгласы доктора. Примерно через час Алексея допустили внутрь — он тут же присел возле постели, напряженно всматриваясь в дорогое измученное лицо:
— Как ты, Марьюшка?
Жена с усталой признательностью посмотрела на него:
— Дочь у нас, Алеша. Любовью назовем — как и хотели… в честь нашей любви… — Хлопотавшая с новорожденной Софья Павловна сумрачно и выразительно посмотрела на них, но смолчала. — Мама, покажи Алеше…
Алексей неуверенно принял на руки запелёнатый кулек, внутри которого разглядел красного червячка, не очень понимая, как с ним обращаться, и поворачивая на руках с преувеличенными предосторожностями, чтобы невзначай что-нибудь не испортить в этом неизвестном, хрупком механизме.
В последующие дни внимание жены было полностью поглощено новорожденной: Мария Сергеевна с нежностью кормила крошку, величая сокровищем и красавицей — с точки зрения ее мужа это было явным преувеличением, — и с готовностью поднималась на требовательные надрывные ночные вопли. Алексей с ревнивым недоумением поглядывал на вечно голодное крикливое существо в постоянно мокрых пеленках, безраздельно завладевшее его женой.
— Алеша, — с гордостью призывала она его в свидетели, — глаза совершенно твои! И нос, и брови…
— В самом деле? Пожалуй…
Алексей недоуменно присматривался к припухшим векам и покрытому пушком лицу ребенка, мучительно прикидывая, за какие грехи ему такое наказание: дитя женского пола, с прыщами и белесыми бакенбардами на щеках, — но опасался неосторожными словами расстроить жену.
И только месяца через два, когда похорошевший младенец с самым безоблачным и счастливым энтузиазмом беззубо улыбнулся ему навстречу, Алексей внутренне согласился с его существованием — и с замиранием потрогал немыслимо крохотную розовую пятку.
* * *
Так появилась на свет всеобщая любимица, забавница и крикунья Любаша. В доме стало хлопотней прежнего. Мария Сергеевна после родов быстро уставала, так что Софья Павловна скоро пуще прежнего принялась жаловаться на перегрузки; она была непривычна к хозяйственной работе: в Ленинграде ее выполняла домработница Настя, оставшаяся в Советской России. Между тем приближалась горячая пора первого сенокоса — и Алексей вновь стал задумываться о своей маленькой подруге Лине.
Капитолина отправилась погостить в Сербию, к питерским знакомым Беринга, ныне преподавателям Белградского университета, — да так и застряла в Белграде. Воодушевляемая Виктором Лаврентьевичем и новыми друзьями, которые приняли в ней самое горячее участие, она, помолившись в храме Святого Саввы Сербского, подала документы на медицинский факультет. К полнейшему ее восторгу, вскоре после собеседования пришло уведомление, что ее кандидатуру рассмотрели благосклонно. В ответ на ее переживания по поводу финансовых затруднений Алексей отписал, чтобы не вздумала сомневаться: вывезший некоторые фамильные ценности Беринг давно выражал намерение материально поддержать девушку.
На лето Алексей просил ее приехать, чтобы помочь по хозяйству. Капитолина устроила свои дела и немедленно выехала, оставив в Белграде Виктора Лаврентьевича, присматривавшего себе работу в городской управе. Город был наводнен высокообразованными русскими эмигрантами, и конкуренция для новоприбывшего немолодого офицера была немалой, но Капитолина заверяла, что все — в руках Божиих, что не стоит терять надежды и падать духом.
Глава 3
Целый день молотил ливень, так что Алексей не уехал в поле, и Марии Сергеевне благодаря этому удалось вырваться из круговерти с детьми и прилечь отдохнуть. Софья Павловна тщетно уговаривала неугомонного Сережку ходить на цыпочках и разговаривать шепотом. В конце концов Алексей, прижав к себе завернутую в покрывальце Любочку, заманил непослушливого мальчика «поваляться на свежем сенце» на сеновале. Тот с удовольствием откликнулся на такое увлекательное предложение отца, с которым теперь за недосугом доводилось общаться гораздо
