языках народов СССР и других стран. Она стала своеобразным евангелием для сталинистов. Само по себе описание событий на основе оценок его участников и других исторических источников — дело обычное. Искажение событий в угоду его участникам так же старо, как и сама история. Однако освещение минувшей войны — особый случай. Пропаганда, опиравшаяся на террор, сформировала угодные Сталину представления о войне. Их до сих пор разделяют многие граждане и, что особенно нетерпимо, многие историки.
Выступления Сталина в годы войны могут служить полноценным свидетельством его лживости, привычки перекладывать собственную вину на других, уверенности в собственной безнаказанности. Многие известные теоретические положения о войне Сталин приписывает себе в расчете на то, что большинство читателей не могли уличить его в плагиате. В качестве же источника по истории самой войны выступления Сталина весьма малопригодны. Военные историки должны критиковать их как любой другой источник, но не пребывать в жалкой зависимости от них.
Приказы наркома обороны, другие документы, представленные в сборнике Сталина, носят сугубо пропагандистский характер. Они рассчитаны на определенное восприятие внутри страны и за рубежом. Меньше всего их автор претендовал на объективное изложение событий, их анализ. Ставка делалась на внешний эффект. Таковы приведенные и 6 ноября 1941 г. заниженные сведения о советских потерях и завышенные — о потерях немецких; уверения в том, что силы Германии уже иссякают, в ней «царят голод и обнищание», она «истекает кровью». «Еще несколько месяцев, еще полгода; может быть годик, — гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений». Трудно сказать, было ли это выражением незнания или преднамеренной дезинформацией. Впрочем, находятся люди, которые оправдывают это как «ложь во спасение». Поражают примитивные приемы, к которым прибегает «вождь», чтобы поднять дух народа и армии. С полным основанием А. Курносов в работе «Памятные книжные даты. 1991» противопоставляет обращениям к народу Сталина аналогичные речи У.Черчилля. Последние отличаются искренним признанием тяжелейшего положения собственной страны, уважением к согражданам. Бросаются в глаза многочисленные противоречия в выступлениях Сталина. Так, для широкой публики на первое место в ряду причин поражения Красной Армии летом 1941 г. выдвигается отсутствие второго фронта западных союзников, который отвлек бы от советско-германского фронта часть германских сил. В приказе же № 227 от 28 июля 1942 г. вся вина возлагается на войска, трусов и паникеров.
Нельзя разделить мнение о том, что сборник сохранил сейчас лишь источниковедческий интерес. Многие мысли Сталина, к сожалению, продолжают жить. Сошлемся сначала на статью, опубликованную в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945» (1985). По мнению ее безымянного автора, в этом сборнике отражены важнейшие положения ленинского учения о защите Отечества, программа борьбы с агрессорами, раскрыты причины войны и сущность фашизма. Сталин осуществил будто бы научный анализ обстановки на этапах войны, показал источники победы, развил ряд важнейших положений военного искусства. Мы вернемся еще ко всем этим несостоятельным утверждениям.
В ответе на письмо Разина Сталин продолжает начатое в книге «О Великой Отечественной войне». Он стремится реабилитировать себя, присвоить себе славу «великого стратега», развенчать вклад Ленина в разработку военной теории и его роль в руководстве войной. Автор прибегает к ложному сравнению Ленина — профана с Энгельсом — «знатоком военного дела». Впрочем, Сталин упрекнет и Энгельса, имевшего неосторожность высказать будто бы ошибочное мнение о военных способностях Барклая-де-Толли. Пытаясь дискредитировать Ленина, Сталин фабрикует ленинские рекомендации молодым преемникам досконально изучать военное дело.
Стремясь изобразить, как далеко позади он оставил Ленина, Сталин обращается к сугубо специальным вопросам военной науки, стратегии и тактики. В деле критики доктрины К. Клаузевица, пишет Сталин, мы, «наследники Ленина», не связаны никакими указаниями Ленина. Дальше — больше. «Вождь» решается «раскритиковать» не только Клаузевица, но и всех военных теоретиков Германии, включая В. Кейтеля, хотя его таковым и в фашистской Германии никто не считал. Подход чрезвычайно прост: если эта страна дважды потерпела поражение за последние 30 лет, значит ее «военная идеология не выдержала испытания». И поэтому нужно «покончить с незаслуженным уважением» к немецкой военной науке. Мы, победители, должны подвергнуть ее критике. Сбрасывая со счетов весь германский военный опыт, Сталин предпочел умолчать, по крайней мере, о двух обстоятельствах. Немецкая «военная идеология» устами генерала Л. Бека заявила Гитлеру накануне войны, что эта война будет проиграна Германией с первым же ее выстрелом. Обошел молчанием Сталин и вопрос о том, какой ценой удалось победить немцев при всей «отсталости» их науки. Ответ Сталина содержит прямое требование к военным историкам изучать отступление как «законную форму борьбы» и контрнаступление как «очень интересный вид наступления». Им явно владела навязчивая идея о поражениях Красной Армии в 1941–1942 гг. Историки должны были заняться опытом «старых парфян», которые завлекли римлян в глубь своей страны, и гениального полководца Кутузова, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления.
Свои упражнения с историческими параллелями «вождь» начал в беседе с И. Майским еще в декабре 1941 г. Дипломат спросил его: «Можно ли считать, что основная линия стратегии в нашей войне и войне 1812 г. примерно одинакова, по крайней мере, если брать события нашей войны за первые полгода». Сталин возразил: «Отступление Кутузова было пассивным отступлением, до Бородина он нигде серьезного сопротивления Наполеону не оказывал. Наше отступление — это активная оборона, мы стараемся задержать врага на каждом возможном рубеже, нанести ему удар и путем таких многочисленных ударов измотать его. Общим между отступлениями было то, что они являлись не заранее запланированными, а вынужденными отступлениями»[130]. В целях оправдания собственных просчетов Сталин, его пропаганда и «историография» широко прибегали к параллели «1812–1941». Приведенная фраза содержит неверное утверждение о Кутузове и его предшественниках, будто бы не оказавших Наполеону вплоть до Бородина «серьезного сопротивления». В обычном для него чванливом духе «вождь» не преминул подчеркнуть, что он «лучше», чем Кутузов. На первый взгляд представляется странным, что Сталин не подчеркнул: он не сдал Москвы в отличие от Кутузова. Полагаем, что такое сравнение неизбежно повлекло бы за собой сопоставление людских потерь. Общие же жертвы 1941 г. по прямой вине Сталина во много раз превосходили жертвы России при Кутузове.
Полное нравственное падение Сталин снова обнаружил при редактировании своей краткой биографии, приписав себе все известные воинские доблести. С ее изданием (1952) наиболее низко пала и официальная наука. Составленная Г. Александровым, М. Галактионовым, В. Кружковым, М. Митиным, В. Мочаловым, П. Поспеловым, биография явилась пределом обожествления «великого вождя». Причем военный период вновь был подвергнут наиболее сильным искажениям. Именно в этой книге при участии самого Сталина был сфабрикован миф о «непревзойденном полководце всех времен и народов». Им были
