день должно гарантировать здоровье и долголетие мужу. По легенде, некая царевна смогла, соблюдая в этот день строгий пост, добиться исцеления своего больного проказой мужа.
В целом джайнки гораздо более суеверны, чем их мужья. По мнению М.Синклер-Стивенсон, именно через них шло в первую очередь проникновение в джайнизм индусской обрядности, праздников и поклонения индусским божествам, вызывавшее недовольство ачарий, которые определяют подобное поведение как митхьядаршана салья ~ ’’исповедание ложной религии", восемнадцатый большой грех в джайн-ской классификации грехов. "Женщины, — пишет М.Синклер-Стивенсон о джайнках, — разделяют едва ли не все существующие у индусов суеверия. Создается впечатление, что они словно исповедуют вторую религию, которая состоит в отвращении злых духов и демонов, живя всю жизнь под бременем страха перед ними".
Женщине-джайнке запрещено молиться джайнским святым или богам о рождении или выздоровлении ребенка. Подобная "корыстная" мотивация превращает в грех даже такие сами по себе в высшей степени похвальные и приносящие религиозные заслуги поступки, как милостыня монахам, подарки храму или угощение для нуждающихся. Единственное, ради чего они должны совершаться, — это продвижение на пути к мокше, освобождению. Душа женщины, не отрешившейся от мира, не может смириться с этими запретами, и поэтому, невзирая на "греховность" подобного деяния, в дни эпидемий джайнки вместе с индусками идут в храм богини оспы Шиталы и обещают ей щедрые дары, если с их детьми ничего не случится. Они, как и индуски, обращаются к брахманам, садху, приносят различные обеты, в том числе и ухода в монахини, что напрочь снимает всю ценность отречения. Множество элементов домашней обрядности, совершенно чуждой по духу джайнизму и сходной или идентичной с индусской, связано с отвращением от детей злых духов, болезней, дурного глаза или с семейными отношениями (например, усвоенные джайнизмом индусские праздники бхаибиджа, когда сестры приглашают братьев к себе в гости, или вира-пашали, когда братья дарят сестрам подарки, а те дают им свое благословение). Воистину, "сыновья твои — враги тебе", ведь ради них совершаются грехи, из-за которых можно оказаться в следующем рождении неспособной к восприятию истин джайнизма и еще дальше отодвинуться от мокши.
Джайнизм готов признать женщину равной мужчине, но при условии полного отрешения ею от своей женской сущности, и уже поэтому тезис о его "матриархальном наследии" по крайней мере не стоит абсолютизировать. Впрочем, не стоит абсолютизировать и степень готовности рядовых джайнов и джайнок следовать всем строгим предписаниям религии и подавлять любые чувства: не случайно джайны считают, что за несколько тысячелетий лишь 128 душ достигли полного освобождения. Подавляющее большинство мирян, в особенности не достигшие преклонного возраста, пребывают в положении шравака — "слушающих", "свидетельствующих", а не шраманопасака — "принесших обеты". И, однако, по наблюдениям автора, женщин в числе последних опять же оказывается больше, и следуют они принятым обетам гораздо строже, чем мужчины.
В заключение хотелось бы высказать одно предположение, сколь бы неожиданным оно ни могло показаться: среди ряда других факторов джайнизм выжил и сохранился в Индии и благодаря тому, какое место он отводил женщине. Да, они привносили в него элементы индуизма, но, во-первых, до определенного предела, ибо в любом случае постоянно контролировались монахинями и ачаръями. Во-вторых, эти отдельные элементы семейно-бытовой обрядности были попросту необходимы для того, чтобы аскетическая религия стала относительно массовой. И для нее самой, для сохранения ею своей сущности было даже лучше, что эти элементы были чуждыми и воспринимались в качестве таковых хотя бы на уровне духовной элиты. В противном случае джайнизм начал бы разрушаться изнутри. Однако именно женщины, которым джайнизм предоставил достаточно высокий статус и которые по натуре более религиозны, чем мужчины, охотно становились многочисленными шраманопасака или садхви — своего рода религиозным средним классом, который, как и многочисленный средний слой в обществе, обеспечивает стабильность и устойчивость системы.
И.П. Глушкова
ДХАРМА И БХАКТИ: СУПРУЖЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ
екто Бахира Дзатвед, проживавший в XIV в. в священном городке Пайтхане на Декане, брахман, большой знаток шести шастр и прочей санскритской премудрости, как-то за едой посетовал, что в овощах маловато соли. В ответ он услышал от жены: "За шестьдесят перевалило, а все еще привередничаете! И считаете себя при этом настоящим праведником! Вы же даже язык свой укротить не можете, что уж о душе говорить! Как в душу-то свою заглянете?” Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения незадачливого супруга. Он навсегда покинул свой дом, пытался обрести смысл жизни в исламе, снова возвратился в индуизм Но не было ему покоя, пока он не оказался в прославленном городе Пандхарпуре и не припал к ногам Виттхала (Витхобы, Пандуранги) — главного божества традиции варкари, последователи которой совершают регулярные вари — паломничества — в город, осененный присутствием Верховного Бога. Жена же его осталась в истории традиции как каркаша — сварливая.
Этот сюжет, сохраненный легендами, интересен не только как свидетельство победы бхакти над ортодоксальным брахманическим индуизмом или над утверждающим свои позиции на Декане исламом Он — пример того, что не все средневековые жены вели себя в соответствии с широко распространенными догматическими представлениями об идеальной индийской супруге — символе отречения, смирения и безмолвия.
К слову сказать, индийское общество нередко изображают вне времени и пространства, лишенным динамики, охраняемым брахманами как стражами священного законопорядка. Эти представления основываются на традиции интерпретации многочисленных древнеиндийских текстов, авторами которых являются брахманы. Однако текст, написанный с позиций определенной социальной группы, всегда социален, и тексты, созданные брахманами, отражают прежде всего систему брахманских ценностей. Это утверждение можно проиллюстрировать любопытными курьезами из самых разных периодов истории. Так, сочиненная в XVI в. брахманом Экнатхом, одним из столпов традиции варкари, поэма "Рукмини-сваямвара" посвящена описанию бракосочетания кшатриев Кришны и Рукмини, но вся она насквозь пронизана брахманским мироощущением — начиная от брахманизированных деталей свадебного ритуала и кончая праздничным меню. И эта же поэма вплоть до первой трети нашего столетия в назидательных целях рекомендовалась для чтения девушкам любых каст Махараштры, достигшим брачного возраста.
Вообще же проблема идеала в индийском обществе неразрывно связана с понятием дхармы как нравственно-социального установления для правильной жизни, т. е. кодекса прав и обязанностей, приписываемых различным варнам и кастам. А американский индолог Дж.ВА. ван Бей-тенен наделяет дхарму стабилизирующей функцией: "Дхарма означает совершение обязательных действий, необходимых для поддержания целостности мира". Так дхарма становится варновым понятием — дхарма каждой варны оговаривается, например, в тексте "Бхагавадгиты", и уже поэтому идеалы, формирующие ее, даже при общем признании диктата брахманских ценностей не могут не отличаться друг от
