приятными.
По крайней мере, так ему казалось.
Миссис тяжело вздохнула, а потом добавила:
— В любом случае было бы нелепо проболтаться о том, что ты узнал. Думаю, мне не нужно тебе это объяснять. Иначе развалится целая сеть и семья Бенделиани будет разоблачена, и хотя Валико уже давно не встает — как знать, что с ним случится? Достаточно уже и того, что ты недавно так испугал его.
«А он меня», — подумал Адриан. Но спросил о другом:
— Сеть? Какая сеть?
— Ты не поверишь, — сказала миссис, — сколько выходцев из Грузии проживает в нашем краю. И некоторые из них хорошо знают, каково это — постоянно быть начеку, быть крайне внимательным и осторожным. Один врач, проживающий поблизости, заботится о тех, кто прячется, и время от времени заглядывает в дом напротив. Две-три женщины помогают Тамар ухаживать за ее отцом, и постоянно кто-нибудь заходит к ним, чтобы поговорить со старым Валико о Сванетии. Некоторые из них сами никогда не были там, но они все равно рассказывают ему о его далекой родине. Ты же видел его комнату, Метр девяносто. Это и есть Сванетия. Семья Бенделиа-ни создала там для него маленькую Сванетию.
— Они могли бы получше охранять ее, — сказал Адриан.
— Дело не в этом, Метр девяносто. Они просто не хотят, чтобы их история была предана огласке. Не обязательно каждому знать о ней. И Валико не должен провести остаток жизни в тюрьме.
— А почему они переехали именно в Дом Трех Мертвецов? — поинтересовался Адриан.
— Ах да. Им нужно было больше места, ведь раньше они жили в маленькой квартирке, в двадцати километрах отсюда. И кто-то рассказал им об этом доме, о дешевом доме, который никому не нужен. И что тут скажешь? Семья Бенделиани бежала от живых, а мертвецов они никогда не боялись. Мы постоянно живем рядом с мертвыми, говорят они. Почему мы должны бояться их, если они присутствуют даже в наших молитвах?
Глаза миссис Элдерли блестели, когда она рассказывала об этом, — и Адриану все еще было больно, ему казалось, будто из-за этой грузинской семьи он потерял сразу двух близких людей. И он совсем не удивился тому, что миссис смогла прочесть его мрачные мысли, строку за строкой, а потом сказала:
— Да, беженцы. Возможно, поэтому я так люблю заходить в их дом. Я всегда симпатизировала тем, кто вынужден скрываться на чужбине. И тем, кто проявляет при этом смекалку. Кто просто продолжает жить.
Миссис Элдерли взглянула на Адриана, — кивнула и без помощи рук легко встала из сложной позы йоги. Она одарила его одной из своих редких улыбок:
— Но ты подумаешь об этом. Ты извинишься. Когда-нибудь. Не так ли?
А когда она вышла, Адриан ощутил такой неистовый прилив бодрости, у него так зачесались руки, что он тотчас схватил блокнот, положил его на колени и наконец начал точными быстрыми движениями рисовать неповторимое, изборожденное морщинами, загадочное лицо миссис Элдерли.
ГЛАВА 21
Они уже давно никуда не выбирались — заботливые родители Адриана. Даже до его болезни они не ходили по вечерам на танцы или в гости к друзьям все из-за раздраженного Адриана и его грустной матери. Возможно, поэтому он так сильно обрадовался, когда через несколько дней после его вторжения в Дом Трех Мертвецов они нерешительно поинтересовались, не возникнет ли у него проблем, если в субботу они сходят куда-нибудь развеяться. Но для Адриана это означало прежде всего, что он сам перестал быть проблемой, в глазах родителей он справился и преодолел трудности.
Впрочем, на этот счет у него самого еще оставались некоторые сомнения, так как эти трудности казались такими же огромными, как горы на картине у старого Валико. Но если даже мать позабыла на время о своей робости, то это что-то значило. И в субботу вечером он буквально вытолкал родителей за дверь, чтобы они опять не надумали беспокоиться о сыне.
И потому что это было нормально.
Почти как раньше.
В его первой жизни.
А потом, когда они ушли, Адриан вдруг почувствовал себя так, как, по-видимому, чувствовал себя отец в супермаркете перед мясным прилавком. Он просто не мог решить, чем же заняться: посмотреть телевизор, или послушать громкую музыку без наушников, или нарушить запрет и посидеть в кабинете отца, или порисовать, или поесть, или просто привести в порядок школьные дела: ведь уже в понедельник он снова вступит в настоящую жизнь, с запахом школьного автобуса, причесанными волосами и без долгого лежания в кровати.
В конце концов он занялся всем понемногу — то есть ничем. Ничем, что принесло бы ему удовлетворение. И когда около одиннадцати вечера его так и не покинуло ощущение, что в конце этого дня что-то должно произойти, он подошел к окну в гостиной, вгляделся в безлюдную ночь и наконец понял, что надо сделать. Там, на улице, он был бы целиком и полностью предоставлен самому себе и все бы принадлежало ему одному. Больше всего он хотел пригладить рукой волосы, сорвать с вешалки куртку и тотчас выбежать из дома.
Вот только…
Что, если родители вернутся раньше и не застанут его дома? Для этого случая он написал на обратной стороне неудавшегося портрета миссис Элдерли:
Не беспокойтесь.
Я уже большой, и мне просто надо подышать воздухом.
До скорого. (Обещаю!)
Потом Адриан приготовился к ночной прогулке: надел теплую куртку и сапоги и взял шарф, чтобы просто засунуть его в карман. Было холодно — как во всякую ночь в середине января, но холод был бодрящим. Он вел Адриана мимо окон нижних этажей, в которые тот мог легко заглянуть с высоты своего роста. Вероятно, люди за ними уже спали. Адриан спросил себя, что в этот поздний час делает Стелла. Как она проводила субботние вечера? И поскольку ответ его абсолютно не интересовал, он поднял воротник куртки повыше и зашагал быстрее сквозь ночь; он бродил по безлюдным улицам до тех пор, пока мысли о Стелле окончательно не улетучились и у него наконец не полегчало на душе. Он шел и шел, и вскоре городок остался позади. Адриан развернулся и неожиданно вспомнил о миссис, которая наверняка уже лежала в
