этого просматривала.
— Нет, конечно, но ведь мы знаем… — Посетительница осеклась, заметив, как изменилось лицо врача.
— Что вы знаете?
Женщина заговорщицки улыбнулась Майсарат: зачем, мол, мы с вами будем церемонии разводить, ясно: она не жилец.
У Майсарат от волнения сердце застучало где-то в горле. Ей хотелось вытолкать активистку за дверь и запретить ей вообще подходить к больнице. Может быть, она бы не сдержалась и наговорила толстухе лишнего, но в это время в кабинет вошла студентка-практикантка и что-то спросила у нее. Майсарат ответила ей невнятно, но девушка вроде бы все поняла и, улыбнувшись, вышла. За это время Майсарат взяла себя в руки.
— Я передам больной цветы и пожелания коллектива поскорее поправиться, — сказала она. — Думаю, ей это будет приятно. Но вас я в палату пустить не могу, и не просите.
Майсарат самой понравилось, как спокойно и с достоинством она это сказала.
— Вы уж меня простите, если я что не так сказала, — запоздало повинилась женщина. — Обещаю вам там не говорить ничего лишнего. Я бы очень хотела сама повидать Полину. Да и что подумают на работе, если узнают, что я до нее не дошла?
— Ну, если вы волнуетесь из-за этого, то обещаю вам ничего не рассказывать вашим сослуживцам.
— Да нет, нет, вы меня не так поняли! Или, может, я плохо объяснила. Простите, пожалуйста. Я сама очень хочу видеть Полину. Мы ведь с ней большие друзья, она меня ждет…
Майсарат задумалась. Она бы ничем не хотела огорчить больную.
— Ну хорошо, только не больше одной-двух минут. Пойдемте, я вас провожу.
Зазвонил телефон. Майсарат взяла трубку и кивнула женщине: мол, идите, а я вас догоню…
Когда Майсарат вошла в палату, посетительница витийствовала, удобно усевшись на кровати больной.
— Да, золотко мое, все мы, конечно, умрем… Но особенно жалко, когда человек уходит из жизни в молодом возрасте. Тебе бы теперь только жить да жить…
— Гражданка! — резко прервала ее Майсарат. — Вы злоупотребляете моим доверием! Ваше время истекло… — Голос у нее прозвучал резко, даже грубо, но она не смогла сдержаться.
— Не беспокойтесь, не огорчайтесь, доктор, — заговорила больная. — Прошу вас, пусть она немножко посидит со мной…
На испуганном лице толстухи тотчас появилась самодовольная улыбка: я же вам говорила, что Полина будет очень рада со мной повидаться. А вы все сомневались…
Майсарат растерянно уставилась на больную. На ее исхудавшем бледном лице, в широко раскрытых глазах с желтоватыми белками не было и следа тревоги или растерянности. Она нежно гладила гвоздики, которые лежали перед ней на одеяле.
— Да, сейчас, по правде говоря, мне хочется жить больше, чем когда-либо раньше. — Больная вздохнула и замолчала, прикрыв глаза. Наверное, ей показалось, что она не имеет права на такую слабость, поэтому открыла глаза и улыбнулась Майсарат. — Конечно, тяжело думать, что ты больше не увидишь своих детей и друзей, не будешь держать в руках цветы, не почувствуешь на себе вот этот ласковый солнечный лучик. Но ведь ничего нельзя изменить. И это случается так часто. И с людьми совсем молодыми. А у меня была хорошая жизнь. Дети. Любовь. Друзья… И еще — меня не мучает совесть. Это важно. Людям не придется поминать меня недобрым словом. И детей своих мы так растили… Обидно только, что пока была здорова, не думала о том, какая прекрасная у меня жизнь, не так ценила ее…
— Да, золотко мое, да. Очень я рада, ты меня правильно поняла, умница. — И толстуха с торжеством посмотрела на Майсарат.
— Пойдемте, пойдемте, — сказала Майсарат и потянула активистку за рукав халата. А про себя подумала: «Это вы ее совсем не поняли и никогда не поймете!»
Пропустив женщину вперед, Майсарат остановилась в дверях, повернулась к больной и, встретившись с ней взглядом, поклонилась.
Назавтра на работе Майсарат была непривычно сосредоточенной и молчаливой. Ее спрашивали, не случилось чего дома? А она растерянно улыбалась в ответ и все думала об этой удивительной женщине, в которой сочетались детская доверчивость, доброта и мудрость взрослого человека. Ей хотелось понять, откуда у нее столько мужества, такое достоинство и благородство? Перед лицом смерти она оставалась несломленной. Не жаловалась. Не сетовала на судьбу. Словно бы ей открылся некий высший смысл.
Полина умерла через два дня. После работы заплаканная Майсарат долго сидела у себя в кабинете. Никого не хотелось видеть, ни с кем разговаривать. Ее мучило чувство собственной беспомощности и бессмысленности всего происходящего. Вот ведь какой прекрасный, молодой еще, всем нужный человек ушел из жизни. А сколько старых, одиноких, больных людей, которым и жизнь-то в тягость, не допросятся себе смерти… А какое множество отпетых мерзавцев припеваючи живут в свое удовольствие. Только для себя. Думая только о себе. Принося несчастья окружающим…
Полина прожила честно и достойно свои сорок пять. Всего сорок пять. А ей, Майсарат, скоро сорок. И она живет совсем бездумно, не зная часто, что хорошо, а что плохо, чему радоваться, а чему огорчаться…
* * *
Никогда раньше Майсарат не замечала, чтобы сын, собираясь в школу, так старательно одевался. Было забавно наблюдать, как он неуловимо похоже повторял движения отца. Подражал или природа? Скорее, и то и другое. Надев белую рубашку, он вытягивал руки перед грудью и тщательно рассматривал манжеты. Одевшись, неторопливо подходил к зеркалу, висевшему в прихожей, отцовским жестом проводил расческой по густым черным волосам.
«Боже мой, как он быстро вырос! — с грустью думала Майсарат. — Давно ли, кажется, я носила его на руках? Скоро станет совсем взрослым. Уйдет от нас. Женится на какой-нибудь смазливой девчонке. Он ведь совсем ничего не понимает в людях! Каким человеком вырастет? И на кого будет похож — на меня, на отца? Мы такие разные…»
Поймав на себе пристальный взгляд матери, Дауд сунул портфель под мышку и вышел. В саду под черешней замекал ягненок, приветствуя своего друга и кормильца. Дауд, как всегда, ласково потрепал его по спине.
Поднимаясь по склону горы, он глянул себе на ноги и обмер: на его только что начищенных и весело блестевших ботинках лежал слой серой пыли. Он торопливо вырвал из тетради листок и наклонился обтереть ботинки.
— Ого, как мы модно причесаны! Вах, и туфли чистим? Что-нибудь случилось, а? — Обгоняя, Раиса шутливо взлохматила ему волосы и, звонко рассмеявшись, побежала дальше.
Дауд, казалось, оцепенел, глядя вслед Раисе. А между тем внутри себя он услышал и празднично зазвучавшую медь оркестра. Почему она не подождала его? Могли бы пойти вместе. Стесняется
