Длинные ножки были стройны, и бёдра очерчивались уже почти по-взрослому, со временем обещая притягивать похотливые мужские взгляды вечным зовом интимной молочно-белой плоти.
Погодин замер, не отрывая взгляда от явившегося ему чуда, чувствуя, как защемило в груди, как набухло и потом сладко оборвалось в животе, как засуетились в паху щекотные мурашки.
Девочка тоже обратила внимание на внезапно замершего на ходу мужчину, уставившегося на неё. Погодину пришлось быстро отвести взгляд и сделать вид, что ищёт дом номер такой-то.
Пока он озирался по сторонам, Пиппи встала и пошла к ближайшему подъезду. Ну точно, или освежиться колой или сделать пи-пи.
Проводив девочку взглядом до чёрного зева раскрытой двери, он быстро направился следом. На ходу сунул руку в карман — убедиться, что удавка на месте, хотя и не сомневался, что разумеется она на месте, что трепетные пальцы его сейчас же ощутят шелковистость капронового шнурка.
Она стояла у лифта. В руках её взялась откуда-то старенькая дамская сумочка (мамин подарок, наверное, незамеченный Погодиным в песочнице). Светилась красным кнопка вызова лифта. Кабина гудела где-то высоко вверху.
Погодин улыбнулся девочке, будто старой знакомой и даже кивнул, входя в доверие, а то — вдруг родители с детства запугали это прекрасное создание россказнями о диких маньяках, только и ждущих момента затащить несчастного ребёнка в лифт и там изнасиловать. Он невольно улыбнулся ещё раз — теперь уже своим мыслям. Она ответила на его кивок и улыбку, небрежно раздвинув губки и чуть прищурив глаза. Милая, милая!
— Вам на какой, барышня? — спросил он, чуть поклонившись.
— На последний, — отозвалась она. Голос прозвенел хрустальным колокольчиком, но была в нём и томность не-детская, и лёгкая-лёгкая будто бы хрипотца. Очень возбуждающий голосок был у этой нимфетки.
— На последний… — бодро повторил он, соображая, а какой же тут последний. Дом был высотный, но сколько в нём этажей, он посмотреть забыл. — На последний, стало быть.
— На шестнадцатый, — пояснила она, словно поняла его смятение. А впрочем, чего непонятного — ясно же, что он не в этом подъезде живёт, она-то, поди, всех тут знает.
— Угу, — улыбнулся он и снова кивнул.
Прогудел, подплывая, лифт. Дёрнулся и замер. Ощерился, открывая взгляду традиционной окраски стены, исцарапанные хулиганистыми письменами.
— Прошу вас, мадмуазель, — Погодин поклонился, пропуская свою юную спутницу. Проводил взглядом её попку под голубой юбочкой. От движений её ягодиц рот наполнился жадной слюной.
Вошёл следом.
Нимфетка раскованно прижалась к стене. Руки её небрежно играли ремешком сумочки, покачивали и подбрасывали её, а глаза откровенно рассматривали Погодина — исподлобья, в чём было какое-то кокетливое очарование. А глаза у неё были чёрные и не по-детски глубокие. Ему даже неудобно стало от этого взгляда. Неудобно и в то же время радостно: ведь с такой девочкой иметь дело — одно удовольствие, ведь в кои-то веки попадётся такая.
— Тэк-с, — бодро произнёс он, поворачиваясь к пульту, — на шестнадцатый, значитса, — и ткнул нужную кнопку.
Повернулся к ней, улыбаясь. Лифт дёрнулся и плавно загудел, закряхтел, отправляясь в свой нелёгкий путь.
Погодин сунул руку в карман, чтобы ощутить пальцами прохладу шнурка. Чтобы с улыбкой извлечь его. Чтобы набросить его на тонкую шейку, на которой едва заметно пульсирует в жилке жизнь. Чтобы потянуть за концы шнурка. Чтобы припасть поцелуем к этим по-детски нежным губкам маленького рта. Чтобы вдохнуть её отчаяния и внезапно обрушившегося страха. Чтобы потом, когда она на какой-то миг потеряет сознание, сдёрнуть с неё трусики (ох, только бы они были розовые! Ну на крайний случай — белые. Но только не красные какие-нибудь, не синие, не в цветочек и не с бабочками!)
— Мы едем-едем-едем, — напел он, поглядывая на остренькие кнопочки сосков, что упирались изнутри в фуфаечку. Возбуждение нахлынуло, загорелись щёки, пальцы сжали шнурок. Ещё, ещё один миг созерцания, чтобы довести своё желание до белого каления, а себя — до невозможности его сдержать.
Пиппи вдруг расстегнула сумочку. Достала из сумочки комок целлофана, взмахом руки расправила, отчего он превратился в целый лист — этакую накидку с прорезью для головы в центре. Девочка неторопливо просунула голову в эту дырку, расправила шуршащий целлофан, прикрывший её до самых коленок.
Погодин с несколько обалделым любопытством наблюдал за её движениями, забыв про удавку в сжатом потном кулаке. «Хм, — внутренне улыбнулся он, — вот ни хрена себе!» И почувствовал небывалый рост возбуждения — и от необычного вида жертвы и от тихого томного шороха целлофана и от пристального взгляда девочки, направленного ему прямо в глаза.
— Скучно, — произнесла Пиппи.
— У-у, — неотчётливо промычал Погодин, теребя в кармане удавку. «Ну, сейчас развеселю тебя», — мысленно добавил он, начиная подрагивать от предвкушения. А вслух: — Хочешь, расскажу тебе сказку?
— Не-а, — со взрослой серьёзностью отвечала она. — Лучше поцелуйте меня.
Что-то в нём сразу сломалось от неожиданности. Возбуждение тут же юркнуло куда-то в колени, мелко-мелко задрожавшие. Выпучив глаза, он уставился на неё. Сорвавшимся голосом выдохнул:
— Чего?
— Поцелуйте меня, — нимало не смущаясь повторила она и в пристальном взгляде её плеснулся недетский призыв. — В губы.
«Ух ты! — суетливо думал Погодин. — Ни хрена себе! Вот они, современные девочки… А может, она и не девочка уже вовсе… Чего делать-то? Вот же сучка, всё обломала».
Да, неожиданное поведение отроковицы подействовало на Погодина совсем не положительно. Возбуждение пропало, вместо него явились растерянность и даже мелкий страх — поганенький такой страшок.
— Боитесь, что ли? — усмехнулась Пиппи, словно видела его насквозь. — Да я никому не скажу, честно. Я уже много раз целовалась. А с вами — ещё нет.
И поманила его пальчиком.
И тут возбуждение вернулось. Только было оно другим. Теперь Погодин видел не тихую испуганную жертву, а — нимфетку, лолиту, которую можно просто трахнуть, с кайфом и диким оргазмом. Самым обычным образом трахнуть. И уйти. Навсегда. И никто ничего никогда. Уйти, оставив её вживых, поскольку душить эту маленькую дрянь совершенно никакого удовольствия.
Его взгляд скользнул по пульту с кнопками.
Пиппи перехватила этот быстрый зырк, тут же поняла его и ударом ладошки нажала нужную кнопку. Лифт вдрогнул и замер. Чёрт знает на каком этаже или между какими этажами. Плевать.
Погодин сделал шаг к лолите, взял в руки её лицо, большими пальцами поглаживая щёки. Её глаза как будто сделались ещё чернее. И стали они огромными,
