Книга Сердце Рароха - Элли Флорес

И пропал за порогом, а Ладка запустила в то место, где он только что стоял, подушкой, и расхохоталась.

— Да чтобы ему провалиться, лешему эдакому! Весечка, пошли, я уж постелила тебе и ширму поставила, пусть никто даже рядом не встанет, сон не потревожит.

Уговаривать Весняну не пришлось: она сама не заметила, как устроилась на мягком тюфячке и провалилась в потаенную страну, которую старики называли мостиком меж явью и неявью.

* * *

Сон изменился: теперь и лес был зимним, ночным, и пожара не было. Но впереди что-то отсвечивало, и Весняна то ли пошла, то ли поплыла невесомым шариком по направлению к источнику света.

Она добралась до места, которое никогда прежде не видела. Две угрюмые скалы возвышались над поляной в форме полумесяца; возле правой притулилась хижина, дверь была отворена, и именно оттуда вырывались яркие лучи очажного огня.

Попыталась рассмотреть того, кто двигался внутри, но вспышка ослепила, и на миг Весняна слилась с застывшим лесом, оцепенела, перестала себя сознавать…

А потом тень выползла на поляну, под мертвенный лунный свет.

Это был мужчина с бритой головой и чисто выбритым лицом, в медвежьей шкуре, вывороченной мехом внутрь и опоясанной веревкой с птичьими черепами и перьями. Широкие темные порты заправлены в меховые же, грубо сшитые полусапоги. В левой его руке был громадный черный посох, увенчанный таким же черным крупным камнем. Как глаза обитателя хижины, так и камень в посохе недобро светились.

Велислав!

Подойдя к левой скале, боярин упал на колени и склонился лбом к обледеневшей земле. Он вдруг затрясся всем телом, что-то забормотал, после выпрямился, резким движением вынул из потайного кармана дудку и начал играть.

Мелодия обожгла Весняну, как поток ледяной грязной жижи, облепила сверху и снизу. Она была темная. Злая. Ее хотелось заглушить, уничтожить, пока не стряслась беда.

А скала ответила на призыв — в ней медленно разверзлась дыра, из которой прямо на снег вышли двое.

Если до этого Весняне было страшно, то сейчас она испытала ужас, сравнимый лишь с предсмертным.

Тот, кто шел первым, обладал мужским ладным телом, но не имел лица. Вместо него клубилась туманная маска, в которой то появлялись, то исчезали черты человека или животного. Одежды, кроме набедренной повязки, на Туманнике не было, а холода он, казалось, не замечал.

Второй был хуже. В нем не осталось ничего от человека — все части словно бы склеили, сшили на живую нитку сумасшедшие художники. Голова сидела на коренастом зверином теле без шеи, вырастая сразу из плеч, и была огромной, почти квадратной, а черты слиплись в уродливейшую харю. На нем была алая хламида с дырами и оборванными каймами. Лоскутник покачивался на ходу, что-то жевал, и Весняна успела еще заметить, как он — оно? — на ходу проглотило нечто живое и пищащее.

Она быстро отвернулась, молясь Светлому кругу, чтобы сон унес ее куда-то еще, пусть даже в тот пожар.

Дудка заиграла вновь, мелодия изменилась. Злоба пропала, но просочилась безнадежность, от которой хотелось лечь и умереть без борьбы.

Туманник подошел к Велиславу и положил руку ему на голову. Лоскутник приблизился с другой стороны и повторил жест собрата. Тело Велислава содрогнулось, дудка выпала из ослабевших рук, и он упал ничком. Голова вывернулась вбок. Изо рта потекла густая черная струя, снег впитал ее немедленно, без остатка. Потом вылетело темное облачко, метнулось было вверх, но Лоскутник разинул ужасающую, утыканную острейшими тонкими зубами пасть, и сожрал поддавшуюся ему душу колдуна.

Туманник взмахнул рукой, дудка взлетела в воздух и начала играть сама. Это была даже не песня, а дикий визг ненависти, разрушения, погибели.

И по лесу прошел гул. Черный ураган начал косить все кругом. Деревья вокруг баженянки падали, ломаясь, как лучинки, звери проваливались в разверзшиеся бездонные ямы. Где-то вдалеке слышались слабые крики людей, они звали на помощь, но было поздно…

«Слушай. Внимай. Это сбудется, если не поймешь, где прячется враг твой и мой». Знакомый мужской голос был полон печали, сильной, древней, неизбывной.

«Что делать мне, ответь?»

Но кричала она напрасно. Картинка погибающего под стопами темных богов мира стала сыпаться на кусочки, таять, и наконец все пропало.

Проваливаясь в сон без всяческих сновидений, Весняна успела еще увидеть краешек огненного крыла сбоку и вздохнуть: «…ты, Рарох!».

Затем наступило забвение.

* * *

Долго спать ей не дали.

Ночь шла к утру, когда в дверь спаленки трех сестер кто-то постучал, причем громко и настойчиво.

— Баженянка, вставай, дело есть, — и голос был знакомый — Мормагона Вестника.

Она протерла слипающиеся веки, быстро поднялась, порадовалась, что не успела со вчера раздеться. Обула все-таки удобные кожаные башмачки, сдернула остаток ритуальных украшений и пригладила выбившуюся из косы прядь. Ладка сонно завозилась в своем углу, и Весняна шепнула ей:

— Спи, я скоро!

Миряна же спала без просыпу, совесть ее не тревожила, и ничто постороннее в глубь ее грез не проникало. Завидный дар, что тут скажешь.

— Идем к Зареславу, во дворце новая беда, — Вестник снова напоминал голодного волка, взявшего след. — Скорее, девонька, мне и мои людям это дело уже поперек глотки встало, вот-вот подавимся.

— Велислав? — догадалась она и поспешила за широко шагающим боярином. — Нашли его дом, слуг?

— Нашли всех слуг и еще кое-кого. Мертвых. И этот кое-кто… Ладно, придем, сразу все поведаю и тебе, и этому старому обормоту, прохлопавшему такое.

Несколько минут спустя верховный жрец, на удивленье свежий и бодрый, посылал мальчишку-послушника за кипятком, сам же разжился в ларчике заваркою травяной.

— Ну, что слышно? — Зареслав указал боярину на лавку, но тот отказался и зашагал туда-сюда по просто убранной комнатке.

— А то, что пропала из дворца старая Елица, вдова Осмомысла. — Ответ сопровождался взмахом руки, похожим на удар мечом. — Как корова языком слизнула, служанки клянутся, что хоть и помешалась она после смерти мужа, но вела себя тихохонько. И вот стоило Пребране выздороветь, сбесилась, начала волосы рвать, проклинать князя… Короче говоря, исцарапала одной служанке личико белое и сбежала в неизвестном направлении.

— Интересно, — старик погладил бороду и поставил на стол три чашки. — Внученька, тебе липового али можжевелового, для пущей бодрости?

— Любого, отче, — Весняна все еще злилась за хитрость с последним испытанием, потому отвечала сухо и с достоинством. — Свет-боярин, а что там со слугами и кое-кем?

— А, ну это второе, почему я сюда прискакал из палат княжеских. Нашли в укромном месте на окраине Гончарной