Донателла лихо вырулила на площадь перед ратушей, где, как уже знала Лу, помещалась мэрия, совершила объездной маневр вокруг зазевавшихся голубей... и направила машину по одной из узких улочек. Лу занервничала.
— Донателла! Ты заблудилась? Мэрия осталась сзади.
— Я знаю. Я здесь родилась.
— Но нас уже ждут...
— Ждут, да еще как. Отстань. Не отвлекай водителя.
Оставалось загадкой, как Донателла Бонавенте ухитряется ездить с такой скоростью по таким изогнутым улочкам, но Лу была не расположена к отгадыванию. У нее ломило виски, в горле застрял тугой комок, а больше всего ей хотелось домой, к маме Розе, папе и Марго.
Машина остановилась у неприметной деревянной двери в белой глухой стене какого-то здания. Донателла выскочила из машины, вытащила деморализованную невесту с заднего сиденья и решительно втолкнула ее в дверь, гостеприимно распахнувшуюся перед самым носом. Лу слабо пискнула:
— Это же не может быть мэрия...
— Это именно то самое место, где... хм... женят, и вообще. Просто мы заехали с тыла. Сейчас мы идем с тобой в комнатку, где ты в последний раз оглядишь себя в зеркале, поправишь фату и проверишь, не наизнанку ли мы с тобой надели платье. Мадонна, Луиза с ума сошла бы, если бы могла видеть, в каком виде ты собиралась выходить замуж.
— Донателла, я должна тебе признаться...
— Нет! Не сейчас. Сейчас запомни только одно: тебе надо ответить «да» моему братцу и только после этого упасть в обморок. Господи, я сама уже волнуюсь! Все. Готовься. Тебя позовут.
И Донателла втолкнула ошеломленную Лу в небольшую чистенькую комнату с белеными стенами. На одной из стен висело большое зеркало, на противоположной стене распятие. Несколько деревянных стульев, длинная скамья. Глиняный кувшин на подоконнике, в нем мелкие белые розы. Прохладно и тихо.
Лу посмотрела в зеркало и печально подмигнула перепуганной черноволосой девушке в наряде сказочной принцессы. Эх, будь здесь Марго...
А что Марго? Не Марго же выходить замуж за Альдо. Хотя... Когда мэр спросит, согласна ли невеста, Марго ответит «да», потом распишется, а потом брак будет недействительным, потому что Альдо должен жениться не на Марго Джонс, а на Люси Розалинде Джонс...
Что ты несешь, идиотка! Этот брак был, есть и будет недействительным, потому что они с Альдо ненормальные, избалованные дети, вздумавшие поиграть со взрослыми. Зачем она поддалась на все эти россказни? Все и так было решено, никто бы силком не загнал Альдо управлять империей Бонавенте, какая там империя, ему место в детском саду!
И еще в твоей постели, да?
Лу зажмурилась. Она вдруг очень ясно представила себе маленькую квартиру на Арундейл-стрит... раннее утро... птицы распевают под окном... И Альдо будит ее поцелуем.
Они гуляли бы по Лондону, целовались над Темзой, катались бы на двухэтажном автобусе, по вечерам ходили бы в джаз-клубы...
А может быть, они поселились бы в Кембридже. Там, пожалуй, еще лучше. Альдо нашел бы себе работу - ну не может же он совсем ничего не уметь? - Лу пела бы по вечерам в «Приюте вагантов». Альдо и Билл помогли бы отцу достроить пристройку к дому, и тогда всем хватило бы места...
Лу осторожно вытерла слезы. Хватит. Это все ерунда и полная чушь. Сейчас она выйдет на сцену и исполнит совсем небольшую концертную программу под названием «Брачные игры идиотов». Произнесет несколько слов, потом Альдо увезет ее на машине в аэропорт, дальше Рим, два часа лету — и Англия. Кошмар закончится. Ну не получилось с миллионным контрактом, скажет она Марго. Ничего. Подумаешь!
Дверь открылась. На пороге возник элегантный и на удивление молодой граф Ренцо Бонавенте. Он улыбался и протягивал к Лу руки.
- Пойдем, мой ангел. Я отведу тебя к тому, кто совершенно тебя не заслуживает, но я желаю ему счастья. Я очень люблю своего сына, Лу. Ты уж постарайся сделать его счастливым.
Она улыбнулась. Она сверкнула глазами. Она грациозно подала ручку сиятельному графу и пошла вместе с ним по длинному коридору.
Дамы и господа! Сегодня на нашей сцене блистательная Лучиана Джонс! Приветствуем!
Распахнулись широкие дубовые двери, и в лицо Лу ударил яркий свет. Она замерла, чувствуя, что сейчас сойдет с ума, умрет на месте, рассыплется прахом.
Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Лу Джонс стояла на пороге собора Корильяно, построенного в шестнадцатом веке одним из герцогов Сфорца в знак победы над другим герцогом Сфорца.
Величественные белые своды возносились ввысь, и где-то высоко, там, где небо, чистым и ясным окном в бесконечность сияла старинная фреска: Дева Мария протягивает руки к белому голубю, принесшему ей благую весть.
Узкие стрельчатые окна с цветными вставками дробили солнечный свет на все цвета радуги, в золотом воздухе плясали пылинки. Храм был полон.
Кьяра Бонавенте, высокая, стройная, царственная, в сиянии бриллиантов и сапфиров. Рядом с ней в своем кресле Джакомо, улыбающийся и удивительно юный. Анита Бонавенте смеется и плачет одновременно, то и дело роняя на пол белые лилии. Луиза, Донателла и Клаудиа, стройные, высокие, истинные фотомодели, непривычно молчаливы. Они тоже улыбаются, но без привычной иронии.
А у алтаря стоят двое. Широкоплечий и смуглый священник с внешностью кондотьера — Лу видела его пару раз, но не в парадном облачении, а в закатанных до колен штанах, соломенной шляпе и с громадной корзиной винограда на плече. Рядом же со священником...
Альдо Бонавенте. Он все-таки не сбежал с собственной свадьбы.
Безусловно, он был самым красивым мужчиной, каких приходилось видеть Лу Джонс. Честно говоря, он вообще был самым прекрасным мужчиной в мире. Правда, немного испуганным. Даже чересчур испуганным. И еще у него на скуле отчетливо виднелся синяк.
Он шагнул к ней навстречу, и тогда она пришла в себя. Это не может так продолжаться. Не то чтобы Лу Джонс была примерной католичкой, но венчание — это уже перебор. Она вырвала руку у старого графа, развернулась и...
Голос старого Бонавенте звучал мягко и немного хитро.
— Я не мог удержаться и упросил мистера Джонса позволить мне хоть немного пройтись с такой очаровательной невестой. Теперь вручаю ее родному отцу.
Руки Лу внезапно ослабли, она чуть не выронила свадебный букет, розы и лилии посыпались из него на пол. Прямо перед ней стоял улыбающийся и абсолютно спокойный папа, мистер Джонс, Даймон Джонс из Кембриджа. На нем был черный сюртук, и выглядел он на тысячу фунтов, если не больше.
Лу хотелось завизжать, но было неловко, да и голос пропал. Она диковато оглянулась по сторонам — и остолбенела вторично. Прямо перед ней на первой скамье сидели: невозмутимо улыбающаяся мама Роза Джонс, ее собственная сестра-близняшка Марго, шмыгающая носом. И, наконец, единственный человек, испытывающий некоторое смущение от происходящего, — Билл Кросби, младший констебль городка Кембридж. Лу разинула рот, потом подумала и закрыла его. Папа взял дочь за руку, развернул ее к жениху и легонько подтолкнул.
