ядов. Симптомы отравления мышьяком хорошо известны, и их не спутаешь ни с какими другими, поэтому Ферора вряд ли рискнул бы воспользоваться им, если только не стал жертвой необъяснимого безумия, в котором обвиняется Антипатр. Если бы разбойник, выпив яд, расхохотался и, возблагодарив Бога за спасение, преспокойно покинул дворец, я бы отложил суд, чтобы убедиться в действии яда. Я не верю свидетельству, вырванному у Иохевед под пыткой, а мое знакомство с египетскими отравителями научило меня относиться к ним с большим почтением. Царь Ирод, ты позволишь говорить с тобой без свидетелей?
Все вышли. Никто не знает, что Вар сказал царю, однако суд на этом закончился, и на следующий день, учтиво распрощавшись, Вар, не вынеся приговора, возвратился в Антиохию.
А еще через неделю Ирод возобновил суд на том основании, что у него появились новые доказательства. Его шпионы, как он сказал, завладели письмом, которое Антифил отправил с рабом Антипатру из Египта в Иерусалим. Вот оно: «Я посылаю тебе письмо Акмы, хотя рискую лишиться жизни по воле двух правящих домов. Удача да сопутствует тебе!»
Ирод якобы приказал своим шпионам во что бы то ни стало разыскать письмо и кстати спросил, обыскивали ли они раба, вот тогда-то в его одежде нашли письмо, по всей видимости, от служанки Ливии — еврейки Акмы. В нем говорилось: «Я написала твоему отцу, как ты велел, от имени твоей тетки Саломеи. Наверняка ее ждет заслуженная смерть, потому что царь Ирод не сможет не поверить в составленный против него заговор».
После этого Ирод предъявил еще одно письмо, якобы только что полученное из Рима, которое Акма будто бы писала ему под диктовку Антипатра: «Я блюду твои интересы в Риме как верная дочь Израиля. Только что мне удалось переписать послание Саломеи к моей госпоже Ливии. В нем она обвиняет тебя в предательстве и лжесвидетельстве. Несомненно, старая ведьма все выдумала, чтобы отомстить тебе за расстроенный брак с мошенником и язычником Силлеем. Будь добр, сожги письмо, когда прочитаешь, потому что от этого зависит моя жизнь». К письму прилагалась копия оскорбительного письма, подписанного «Саломея».
Антипатра посреди ночи вытащили из узилища. Он отрицал близкое знакомство с Акмой и предположил, что письма подделал Антифил.
— Это решать императору, — ответил Ирод. — Я посылаю тебя в Рим, там ты предстанешь перед его судом.
— Хорошо, отец. Император справедлив, да и его не так-то легко ввести в заблуждение. Он разберется, принадлежат ли послания с подписью «Акма» самой Акме или подделаны моими врагами.
Но Ирод побоялся выпустить Антипатра из своих рук. Он послал в Рим Николая и Архелая с выборочным описанием доказательств, представленных на первом суде, с копиями писем (но не самими письмами), представленными на втором суде, и с настойчивой просьбой разрешить ему немедленно казнить отцеубийцу. Ирод не. забыл о богатых подарках для Ливии и для официального императорского советника. Тогда же он отправил Вару в Антиохию блюдо ценой в двадцать талантов.
Глава девятая
КРОВЬ ЗАХАРИИ
Елисавета благополучно разрешилась от бремени здоровым мальчиком. Хлопотавшие вокруг нее женщины любовались им и ласково называли «маленьким Захарией», но Елисавета сказала:
— Не захваливайте ребенка! Это не. к добру. И, пожалуйста, не называйте его маленьким Захарией. Его зовут Иоанн.
— Да нет же! — вскричали женщины. — Госпожа, ты ошибаешься! Твой муж никогда не назовет его Иоанном, потому что такого имени нет в его роду. Наверно, он не назовет его и своим именем, чтоб не было путаницы. А что ты думаешь о Шевании? Оно и похоже, и совсем другое, да и стоят они рядом. Может быть, Авия или Самуил, или, как знать, Езрон — эти имена были у него в роду. А Иоанн — никогда!
— Я сама дам имя ребенку. Мой муж немой, а мне нравится — Иоанн, ибо сказано в правилах обряда обрезания: «Отец скажет и назовет имя или ближайший родственник, если отец мертв». Мой муж жив, но говорить он не может.
Все запротестовали:
— Женщине нельзя давать имя сыну. Это не принято.
— Женщины, какого вы колена?
— Иудиного.
— А мой и ваш хозяин и я тоже — левиты. Почитайте Писание. Там вы найдете, как наша мать Лия дала имена Иуде и Левию, не удосужившись посоветоваться со своим мужем Иаковом.
На восьмой день, когда Елисавета вновь стала считаться чистой, из Беер-Шевы приехал раввин сделать мальчику обрезание. Он принял его из рук Силом и сказал:
— Имя ему Шевания.
— Нет, нет, — запротестовала Силом. — Его имя Иоанн. Так приказала госпожа Елисавета.
— Я не буду делать обрезание! — воскликнул раввин. — Пусть отец пишет подтверждение!
Захарию призвали из его покоев, где он уже несколько лет занимался алфавитным указателем и комментариями к пророчествам о Мессии. Раввин вручил ему табличку и спросил:
— Какое ты дал ему имя?
Тут из спальни выскочила Елисавета, встала между раввином и Захарией и возмущенно крикнула:
— Муж, я дала ребенку имя Иоанн, а они смеют со мной спорить! Скажи им, что у них нет такого права!
Захария написал: «Его зовут Иоанн».
— Иоанн? Что за Иоанн? — воскликнул дотошный старый раввин. — Мой господин, как же я буду обращаться к сыну Аарона, называя его по-новомодному Иоанном? До позавчерашнего дня в Израиле не было никаких Иоаннов!
Захария рассердился и вдруг закричал:
— Дурак, дурак, мул, упрямая скотина! Говорят тебе, его зовут Иоанн!
Услыхав крики Захарии, все растерялись. И сам он тоже растерялся, но ненадолго и простерся на полу, вознося хвалу Господу за то, что Он вернул ему дар речи.
Обряд обрезания продолжался, как следует по обычаю, и раввин произнес молитву:
— Господь наш и наших предков! Сохрани этого младенца для его отца и матери, и пусть все в Израиле зовут его Иоанн, сын Захарии. Пусть отец радуется тому, кто вышел из его чресел, и мать будет счастлива плодом своего чрева.
Только после ухода раввина, когда плакавшего малыша кое-как удалось успокоить, Захария в страхе задумался о том, что сулит ему избавление от немоты, и от всей души пожелал себе опять онеметь. Он вспомнил ужасное видение в Святилище и понял, что теперь ему не миновать Высшего суда. Печальными были его слова, обращенные к малышу:
— Ах, милый мой Иоанн, боюсь, не дожить мне до того дня, когда ты начнешь ходить и говорить!
Елисавета с тревогой спросила:
— Неужели, муж, у тебя нет ничего получше для моего сына, чем пророчество о близком сиротстве?
Захария знал, что она права.
— Позволь мне, жена, вернуться к себе,
