Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
никому, но этого не миновать. Двадцать шесть с половиной килограмм серебра в сердце всегда тянут, всегда с ними тяжело; сложно это носить, всегда это гнет к земле, но в то же время дает полет.
– Для вас живопись – процесс повседневный. Не надоедает?
– Нет! Никогда! Куда я без живописи? Все обессмыслится.
– Многие в ваших картинах как раз смысла и не видят.
– Ну и что? Это наш остров. Как говорят бандиты: «Это наша корова, и мы ее доим». Наша земля. Наша территория. Нам не нужно на ней общего занудства и дребедени.
– В «Идиоте» у Достоевского есть следующая сцена – молодая художница просит князя Мышкина подсказать ей сюжет для будущей картины. Тот ей советует написать лицо человека, приговоренного к смертной казни и уже вступившего на эшафот. Вы бы что посоветовали в качестве сюжета молодой художнице?
– Разумеется, пейзаж. Не надо никаких приговоренных и эшафотов. Пейзаж – это все: и среда, и воздух, и земля, и небо. Небо нужно людям, а художнику – в первую голову. Будет небо – будет и голова, и руки-ноги, и остальное туловище. Китайцы недаром говорят: «Поднебесная». Небо – главное. Если оно будет – будет все, будет Человек.
УЛИЦА КОМШИЛОВОЙ
Современную живопись придумали мужчины, а женщины еще за нее и не брались – может, это им и не надо? Так или иначе, они еще ее по-женски не переосмыслили, а если и писали, то с оглядкой на мужчин, следуя им, боясь отступить с проторенной дорожки, потому что дорожку-то торили «гении», «блистательные авторитеты», «великие художники». Но если женщина может сесть за руль и носить брюки, почему она не может нарисовать кувшин? лето? облака?
Татьяна Комшилова чутко улавливает летучие импульсы, наполняющие мир, но, работая над холстом (тем самым, наверное, работая над собой), не дает им сорваться в опасную невесомость. Женская логика получает уверенность и по-своему обыгрывает мужской нонконформизм, который изрядно пообмяк и поскучнел за последние годы.
Что она пишет? Ничего такого – как мать-и-мачеха прижилась в граненом стакане, как дремлет на кухне срезанная и предназначенная к обеду тыква, как настенные часы показывают без пятнадцати шесть; как осиновая роща покраснела в сентябре и какие «мокрые» в апреле закаты – пронзительной желтизны, по синему небу…
Мир – для людей, для травы, для радости и чуть-чуть для одиночества. Разве это «ничего»? Сколько всего интересного происходит! Тает сугроб, и журчит ручей.
От угрюмого профессионализма и ложно-классической заматерелости Комшилова уходит в сторону псевдодилетантской непосредственности. Ее работы похожи на любительские, на импульсивную самодеятельность начинающего автора, увлеченного беспечностью первых шагов, но разница между Комшиловой и художником-любителем в том, что она не любитель, не дилетант – так время в ней высказалось. Только выражаясь в этом эстетическом ключе, она нашла, как произнести «я»: «я существую», «я творец».
Кобура реализма ей не жмет. Картины существуют вроде сами по себе, в них некий птичий гомон, а присмотришься и прислушаешься, и возникают вопросы: а зачем это поле? куда ведет рыжая колея? почему кусты похожи на медведя?
Прекрасно, что вопросы остаются вопросами.
Комшилова не загадывает зрителю шарады, головоломки из «Что? Где? Когда?», не удобряет почву под интеллектуальные интерпретации или обособленное постмодернистское эхо. У нее прямое эмоциональное восприятие жизни: тепло – это когда тепло, холодно – когда холодно; тут обожглась, тут согрелась, здесь посидела, здесь дальше пошла.
Она не увиливает от красок жизни, она их схватывает в их прямом очаровании и делает самые простые и даже избитые напрочь сюжеты разумным цветком.
О ней
Вячеслав Ершов:
«Картины Комшиловой – это скорее реплики, живописные вздрагивания: выпал снег, горит костер, наступила весна. В них много эмоций, но на первом месте для Татьяны стиль. Как Набоков движется в литературе, так она идет в живописи».
Она о себе
– Я больше люблю общаться с художниками-непрофессионалами, чем с профессионалами, – те слишком ревнивы, многие коммерциализировались. Некоторые пытаются замаскировать свои ухищрения, но это же видно, когда художник ставит себе цель: «Купите меня! Купите!» Это не очень хорошо, по-моему. По молодости лет я была очень требовательна в этом вопросе, особенно к мужчинам: уж если взялись, мужики, куда вы скатываетесь, – но, повзрослев, я поняла, что и это нормально, и на это есть причины. Сложность и тонкость профессии художника в том, что ты всегда перед выбором, кому ты служишь – музе своей или кому-то другому. Профессиональные художники часто замучены этим выбором, многие спиваются, многие портятся, а непрофессионалы абсолютно искренни – это живой нерв, они не притворяются и смело говорят: «Принимайте нас такими, какие мы есть, – смешными, нелепыми».
– Профессионалу трудно быть смешным и нелепым?
– В девяносто восьмом нас пригласили на Академическую дачу в Вышний Волочек, мне тридцать семь было, но я, наивная такая, думала – мы сейчас приедем, попадем в общество художников, где все друг друга любят, общаются, все в творчестве… Щас! Ага! На Академичке, конечно, замечательно – природа, мастерские, но начнем с того, что мы туда попали, а нам даже «Здрасьте» никто не говорит. Чувствуется, что люди туда ездят каждый год, все друг друга знают, у них своя тусовка: председатели областных союзов, элита – из Москвы, из Питера. У каждого домика стоят крутые-раскрутые машины, а мы приехали с рюкзачком на поезде… Они – солидные дяденьки, раз в неделю выходят на этюды. Я еще удивлялась – почему деревья кругом обломанные? А это если веточка дяденьке мешает, он ее – хрусь. У него воображение уже отсохло, он только как фотоаппарат может работать, салонные картинки красит, а у нас же совсем другие установочки были. Мы два месяца на Академичке жили, нас никто не замечал – встречают-то по одежке; а в конце был итоговый просмотр работ, и после него мы всем чего-то так полюбились! Два последних дня оставалось, а нам все ручки тянут, телефончики просят, подарок оставить… Нам смешно, конечно, было: «Мужики, эх вы!.. Кошмар!..» Но что делать? Зато они – на джипах, а мы со своими дурацкими идеями в голове, но мне скучно на них смотреть, не завидно ничуть.
За семью печатями
– Ваше понимание живописи – что это такое? – с возрастом изменилось?
– Конечно! Во-первых, по молодости мы все максималисты: черное-белое, – полутона редко у кого присутствуют, хотя нам кажется, что они присутствуют, но это нам кажется. Во-вторых, по молодости всегда идешь за внешним эффектом. Я никогда не хотела рисовать
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
