Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

– Слушай, браток, не могу достать сигарету, не поможешь? – попросил он.

– Оставь себе пачку, – произнёс я.

Человек, стоявший передо мной, был ровесником дяде Грише или моему покойному отцу, однако мне и в голову не пришло обратиться к нему на «Вы».

И дело здесь было отнюдь не в том, что этот алкаш обращался ко мне «браток», как к родному. Дело было в том, что я – Василий Скуратов, шестнадцатилетний мальчишка, безработный школьник, подсознательно считал своё социальное положение à  priori выше положения пьяницы, докатившегося до потери контроля над своим телом.

Это было осознанием своего превосходства на основании причинно-следственных связей, столь очевидных, что я о них в тот момент не задумывался. Однако, если разобраться, запросто можно проследить логику моего мышления. Я был недорого, но прилично и опрятно одет, руки у меня были чистыми, и я даже пользовался одеколоном, подаренным мне дядей Гришей. Мой собеседник, весь в рваньё, которое уже с натяжкой можно было назвать одеждой, был пьян, небрит, а руки его красноречиво говорили, что если он и читал «Мойдодыр», то с тех пор ни разу более не воспользовался мылом.

Это был опустившийся на самое дно бутылки палёной водки, покинутый Богом и силой духа, отчаявшийся человек, воплотивший формой своего существования всю экзистенциальную тщетность нашего бытия. У этого человека не было будущего, – ему приходилось совершать неимоверные усилия, чтобы уловить настоящее. Он находился за гранью пространства и времени, за той неуловимой чертой, которая опускает за человеком дверь, ведущую в эту реальность. Тело этого человека ещё было живо, он ещё продолжал биологически функционировать, но разум его был мёртв.

Всё это, как я понял, давало мне право говорить с ним свысока. Ведь он опустился, а я – нет, он – ничтожество, а я – человек, он лишён будущего, а у меня – всё впереди.

– Спасибо! – поблагодарил он меня. Я кивнул и уже собирался идти дальше, когда одарённый алкаш вновь обратился ко мне: – Слушай, браток, я у тебя мелочи не найдётся? Буквально чуть-чуть на баклажку недостаёт.

Я замялся, буквально на секунду, однако этого хватило, чтобы придать пьянице уверенности. Если бы я сразу ответил ему отказом, он бы не стал более докучать мне, однако, почувствовав нерешительность с моей стороны, начал настаивать:

– Дружище, очень хочется пить, понимаешь? Вчера был трудный, тяжёлый день… ну, нажрались с мужиками, как обычно бывает… понимаешь?

Я не понимал. За семь лет проживания на Светлогорском проезде у меня было предостаточно трудных дней. Но почему-то ни один из них не заканчивался тем, чтобы я нажрался, как свинья, с арбатскими алкашами. Поэтому я совершенно не знал, как это обычно бывает.

– Слушай, ну пару рублей дай хотя бы! – взмолился пьяница.

Я задумался. В принципе, у меня была в кармане пара монет. И, несмотря на то, что денег у меня особенно никогда не водилось, несколько рублей всё равно не сделали бы меня богаче или беднее. Я мог бы без сожалений бросить эти несколько монет в реку или в фонтан. Но вот так отдать их этому алкашу было отчего-то обидно. Я не мог понять этого чувства: почему мне более по душе вовсе избавиться от денег, нежели пожертвовать «нуждающемуся».

В тот момент я объяснил себе это тем, что не хотел бы поощрять очередное пьянство, выступая в роли спонсора этого мероприятия. Я не хотел давать денег этому алкашу. Но отказать было как-то неловко…

Я словно со стороны наблюдал, как моя рука лезет в карман, где завалялась какая-то мелочь.

– Браток, ну выручи, а! – продолжил свой концерт алчущий добычи алкаш. – Тебе жалко, что ли?

– Слышь, ты реально уже всех заебал, – произнёс раздражённый голос у меня за спиной. Я почувствовал напряжение, поскольку решил, что данные слова относятся ко мне, однако голос продолжил. – Иди на хуй отсюда, мужик. Что ты приебался к парню?

Я обернулся. За моей спиной стоял панк. Самый настоящий стереотипный панк: в красных штанах в шотландскую клетку, мартинсах, косухе с анархическими нашивками и с поставленным ирокезом ярко-зелёного цвета.

– Да ты знаешь, кто я, сынок? – возмутился алкаш. – Да я отец Арбата!

– Ну да, ну да, – кивнул панк с видом, который обычно приличествует психиатру во время общения с душевнобольным.

– Я тут уже шесть лет! Каждый день! – не унимался пьяница. – Шесть лет, понимаешь?!

– Пойдём, – обратился ко мне панк, уже не обращая на алкаша никакого внимания.

Он направился в сторону кинотеатра «Художественный», и я последовал за ним. Я поравнялся с ним, однако он, казалось, не обратил на это никакого внимания. Около двух минут мы шли рядом, не говоря друг другу ни слова.

– У тебя сигарета есть? – внезапно спросил он меня.

– Я… нет, – вопрос прозвучал так неожиданно, что я не сразу сообразил, что мне ответить. – Я всю пачку ему отдал.

– Ладно, не проблема, – спокойно ответил он и в следующий момент обратился к какой-то, скажем прямо, не самой обаятельной на вид девушке: – Привет. Куришь?

– Да, – кивнула она, немного смущённая вниманием столь экстравагантного юноши.

– Дашь сигарету?

– Конечно, – кивнула она и протянула ему пачку ментоловых «зубочисток».

– Не возражаешь, если я возьму парочку? – поинтересовался мой новый знакомец.

– Конечно, – повторила она, на этот раз глупо улыбнувшись.

– Спасибо, – безразлично произнёс он, достав две сигареты из пачки.

– Пожалуйста.

– Ты куда направляешься?

– А, я… – либо наше вторжение в её жизнь было настолько неожиданным, что она забывала, куда направлялась, либо пыталась понять, относимся ли мы к тому типу людей, которым можно доверять столь сокровенные тайны. – Ну, так.

– Не хочешь с нами? – предложил он.

– Я, ну, вообще, я собиралась… хотя… не уверена… ты знаешь, я обещала… вообще-то… короче, я не… ну, в общем… понимаешь…

– Ну ладно, пока.

– Пока, – с явной грустью в голосе произнесла она.

Когда мы отошли на пятнадцать метров от девушки, мой спутник протянул мне одну из добытых им сигарет.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– На здоровье.

Он продолжал следовать своим, неведомым мне, маршрутом, а я просто шёл рядом с ним. Я не знал, куда мы направляемся, однако это не имело для меня никакого значения. Мой спутник шёл твёрдо и уверенно, словно имел точную цель и спокойно следовал к ней, оставляя за бортом всё остальное.

Я закурил. Тонкая сухая сигарета практически моментально приняла пламя и быстро начала тлеть у меня во рту. Я почувствовал вкус ментола, словно только что почистил зубы. Вкус был неприятный, но курить эту сигарету было лучше, чем не курить вовсе.

Мы дошли до начала Арбата и свернули налево – на Никитский бульвар.

Я хотел сказать что-нибудь парню, который шёл рядом со мной, как-то завязать разговор, но всё время не мог найти, как завязать беседу. Мне хотелось поблагодарить его за то, что он помог мне отделаться от этого пьяницы на углу Кривоарбатского переулка, однако это было как-то ужасно нелепо… сказать что-то про девушку, угостившую нас ментоловыми зубочистками, – тоже. Вот я и продолжал молча следовать за своим новым знакомым, хотя слово «знакомый» здесь не слишком подходит, – я даже имени его не знал.

Не знаю точно, то ли мой спутник действительно не чувствовал никакого дискомфорта от того, что мы так долго шли рядом, не говоря друг другу ни слова, то ли ему это нравилось. Вполне возможно, он просто не знал, как от меня отделаться, и потому шёл всё время молча, не произнося ни слова, чтобы я, почувствовав себя неуютно, оставил его в покое. Я склоняюсь именно к последнему. В конце концов, я тогда выглядел, как обычный мальчик, который пошёл гулять после школы, забросив домой школьный рюкзак и пакет со сменкой.

Если он хотел от меня избавиться, ему уже почти удалось добиться своего: идя рядом с ним, я чувствовал себя неуютно, словно навязываюсь в компанию, а этого