здешнем приюте уже много лет и никогда прежде ни о ком не мог бы с уверенностью сказать, что он происходит из культурной и интеллектуальной среды. У малыша Жана живой ум, — я бы, пожалуй, сказал, он ощущает причинные связи, — именно это отличает его от других детей, с которыми мне приходится иметь дело.
Слушая мсье Меркателя, Хилари преисполнился гордости. Значит, ему нечего стыдиться, подумал он, но сам же и возразил ему:
— Разумеется, ребенок, спрятанный таким образом, как Жан, будет скорее всего из семьи интеллектуалов. Ведь кто, как не они, при немцах должны были с наибольшей вероятностью попасть в беду.
— Вы, безусловно, правы, — согласился мсье Меркатель.
— А что вы скажете о физическом облике ребенка, мистер Уэйнрайт? — спросила его матушка. — Усматриваете ли вы какое-то сходство?
— Нет, — чуть ли не с отчаяньем ответил Хилари. — Он совсем не похож на мою жену, я уверен.
— У вас есть с собой ее фотография? — последовал вопрос мадам Меркатель.
Маленькую фотографию, которую он носил в бумажнике, сделал его оксфордский приятель, когда приезжал погостить у них в Париже. В ту пору молодые люди, увлеченные фотографией, состязались в создании прихотливых портретов, один эффектнее другого. Персонажу предлагалось растянуться на полу, голова непременно на глубинно черном фоне, и фотограф, прищурясь, прицеливался в нее взглядом сквозь бокал с шампанским. По тем меркам фотография, которую хранил Хилари, была сравнительно традиционная, и все-таки ему отчаянно не хотелось показывать ее мадам Меркатель. Он не спеша доставал бумажник и представлял лицо на карточке, игру света и тени, благодаря которой выделялись гладкие блестящие волосы и покоящиеся в ладонях круглые щеки, сжатые длинными тонкими пальцами; все это на непроницаемо черном фоне, увиденное вприщур через глазок фотоаппарата сквозь бокал с шампанским; конечно же, это далеко не традиционная фотография традиционной викторианской жены. Более того, он представил выражение лица Лайзы, свет ее продолговатых глаз, что задумчиво глядят вкось, мимо камеры. Таким бывало ее лицо, когда, насытившись ею, он лежал на постели и видел, как она смотрит на него сверху. Однажды он сказал ей:
— Теперь я знаю, что подразумевал Блейк под словами «свидетельства удовлетворенной страсти».
Наконец он вытащил фотографию, вновь на нее посмотрел, и ему показалось, что истолковать выражение лица Лайзы по-иному просто невозможно. Слегка нахмурившись, он протянул ее мадам Меркатель.
Та поднесла ее к глазам и несколько мгновений пристально рассматривала.
— Ваша жена была очень красивая женщина, — сказала она Хилари. — Снимок, вероятно, сделан после рождения ребенка?
— Что вас заставило так подумать? — поразился Хилари.
— Выражение лица, — сказала она. — По нему видно, что у этой женщины истинно материнская натура. — Мадам Меркатель вздохнула и опустила фотографию на колени. — Какая трагедия.
— Вы не против, если я на нее взгляну? — спросил мсье Меркатель.
— Разумеется, нет, — ответил Хилари. Какая странная ошибка, думал он, а потом, вне себя, но ошибка ли? Чтобы избежать дальнейших размышлений, он сказал: — Как видите, между моей женой и этим мальчиком сходства нет.
— О да, ни малейшего сходства, — согласилась мадам Меркатель. — В нем скорее есть нечто общее с вами.
— Вы хотите сказать, что, по-вашему, он похож на меня? — запинаясь, произнес Хилари.
Мадам Меркатель ответила не спеша, тщательно подбирая слова:
— У меня ни секунды и в мыслях не было, будто между вами существует такое сходство, что любой, кто видел мальчика, при встрече с вами тотчас поймет, что то был ваш ребенок. Когда мой сын познакомился с вами, он искал именно такое сходство — и не нашел, не нахожу его и я. Но я бы сказала, что в вас довольно общего, чтобы не думать, будто этого и предположить нельзя. Ты согласен, Бернар? — Она обернулась к сыну, и тот ответил:
— Да, безусловно, согласен. Речь идет не о такого рода общности, когда можно точно сказать, в чем она состоит, но об основном впечатлении, что некое сходство все-таки существует.
— Признаться, мне как-то не показалось, что он похож на меня, — смущенно сказал Хилари. — Я не стану отрицать, что на поверхностный взгляд нам не откажешь в схожести — у обоих одного цвета волосы, хрупкое телосложение… — Он оборвал себя, попытался мысленно преобразовать детский несформировавшийся нос и бледные губы во взрослые, которые могли бы быть узнаны.
— У вас обоих волосы растут на шее до одного и того же места, — сказал мсье Меркатель.
— Но глаза, подумайте об огромных темных глазах мальчика, — взмолился Хилари. — Ни у моей жены, ни у меня глаза не такие.
— И ни у кого в вашей семье нет таких глаз? — спросила мадам Меркатель.
У него было ощущение, что они ждут ответа, точно судьи. Он подумал о матери, об отце, о дяде Джиме и его сестре Эйлин.
— Нет, таких глаз в моей семье нет, — сказал он, а потом задумался о чем-то и прибавил, медленно выговаривая слова: — По правде говоря, я только что вспомнил, что очень большие темные глаза были у польских тетушек Лайзы, моей жены.
Меркатели кивнули с серьезным видом. Он ответил, как и следовало ожидать.
— Но скажите на милость, разве это может иметь хоть какое-то значение? Это же не вносит никакой ясности. Можно обнаружить сходство в ком угодно, если рассматривать их семьи целиком.
— Да, это не то доказательство, которое следует считать убедительным, — сказала мадам Меркатель.
Выходит, он ошибся. Судьи ведь не склонны с вами соглашаться.
Он осторожно положил фотографию обратно в бумажник и сказал:
— Мне, право, пора возвращаться в отель. Позвольте поблагодарить вас за чудеснейший вечер.
— Нет, это я должна вас благодарить, — по всем правилам возразила мадам Меркатель. — Надеюсь, до отъезда вы меня еще навестите. Как долго вы намерены пробыть в А…?
— Пока не знаю, — сказал Хилари, вставая. — Но я был бы счастлив побывать у вас вновь, если вы пожелаете.
Она любезно улыбнулась.
— Я провожу вас до отеля, — сказал мсье Меркатель.
— Нет, пожалуйста, не беспокойтесь, — решительно отказался Хилари и наконец настоял, чтобы его отпустили одного.
— Я был так счастлив видеть, какое удовольствие получала матушка, вновь разговаривая с англичанином, — сказал мсье Меркатель у огромной двери, ведущей на улицу.
— Знакомство с вашей матушкой было для меня большой честью, — сказал Хилари, он понимал, что, несмотря на невыносимую жизнь в этом провинциальном городе, тем не менее, отчаянно, нестерпимо завидует мсье Меркателю.
Глава одиннадцатая
Среда
На следующее утро небо было темное, серо-свинцовое, дождь лил как из ведра и зарядил надолго. Не могло быть и речи о том, чтобы скоротать время прогулкой
