же раскрылся и обрёл должную мощь.— Сомнительное приобретение — видеть пути мёртвых. Я ведь не зря просил тебя не учить её ничему лишнему, не тревожить силу: возможно, дар остался бы спящим, и девочка прожила бы нормальную, спокойную жизнь оборотня. Теперь этого не получится. Однако она не только увидела дверь, но ещё и сумела её открыть. И даже прошла дорогой мёртвых, а заодно протащила по ней живого человека, свою подругу. Они из баловства поменялись телами. Беда заключается в том, что завершить заклятие невозможно: подруга далеко, и связи с ней больше нет. Между тем время безопасного перехода истекает. Краса моя дочь, даже если она утратит огонь жизни, я буду заботиться о ней. Но что делать с другой девочкой?— Ответ очевиден, друг мой: поскорее найти её и доставить к Лунной Двери.— За ней уже выехал человек. Только хватит ли ему времени, чтобы найти и вернуться? Скажи, Мерридин, как сберечь от разрушения тонкое тело, если его связи с телом плотным уже начинают угасать?— Зачем спрашиваешь, коль ответ тебе и так известен? — едва заметно улыбнулся Мерридин. — Сдержать потерю человеческих контуров могут лишь бескорыстные дары силы от тех, кто любит человека и близко знает его.
Примечания:
* Чекмень - суконный приталенный полукафтан со сборками сзади.
В стране крылатых
Лесной хутор оказался вовсе не похож на то, что ожидала увидеть Услада. Место, которое в разговорах между собой охотники называли «подворьем», не имело ни ворот, ни ограды. После очередного замысловатого витка стёжка вывела путников на маленькую чисто выкошенную полянку. Услада не сразу сообразила, что они уже пришли: окружающая чистец зелёная стена бурьяна и колючих кустов, кое-где прерывающаяся узкими стёжками, на первый взгляд ничем не напоминала обиталище людей. Однако стоило старшему из охотников заливисто присвистнуть, ветки зашевелились, и из-за них показался народ.
Только тогда Услада заметила выходы из полуземлянок, заросших по крышам высокой травой. Вокруг поляны их было пять, но только одна имела почти не прикрытое кустами чело* и пару волоковых окон**. Верно, это была жилая изба. А обитало в ней большое и дружное семейство Дроздов: сам хозяин - Старый Дрозд, две его жены и целая стайка детей, сосчитать которых Усладе удалось далеко не сразу.
Доставив раненого на подворье, хозяин со старшими сыновьями снова ушёл в лес, а Услада с Венселем попали под заботу местных тёток. Старшая из них, Дроздиха, сделав несколько коротких распоряжений, вмиг разогнала всех любопытных со двора, каждого приставила к делу. Младшая из девушек, недавно примерившая первую понёву, собрала и увела малышей. Две девицы постарше сбегали в дом и принесли чистую рогожу, на которую ловко переложили с веток Венселя. Срубленную осинку тут же утянул куда-то деловой паренёк кругов десяти от роду, но уже с топориком за поясом.***
Тем временем младшая Дроздиха хлопотала над Венселем. Стащив с него разодранную одежду, она приняла от одной из девушек ведро воды и ветошку и принялась смывать с тела раненого кровь и грязь. Услада наблюдала за ней, едва сдерживая удивление: эта девчонка в рогатой кике с виду была младше неё самой, но делала свою работу уверенно и без малейшего стеснения. Не пугали её ни раны, ни то, что приходилось касаться обнажённого тела чужого мужчины. А вот Венсель был явно не рад такому повороту и смущался, как красна девица, но противиться не имел сил. Зато когда старшая Дроздиха взяла в руки кривую иголку и нить, он насторожился и заёрзал.
— Венсель, миленький, потерпи, всё будет хорошо, — зашептала Услада, осторожно гладя его по волосам. Одна из тёток свела края раны у него на бедре, другая воткнула в кожу иглу… Венсель вскрикнул и отчаянно дёрнулся. Старшая Дроздиха тут же крепко прижала его ладонью к земле и сказала сердито:— Ишь, нежный какой. Терпи, не рыпайся!— Не надо, я сам, — простонал Венсель.— Оно и видно, как ты «сам». Калинка, садись ему на грудь, а ты, Отава, держи крепче здоровую ногу.
Втроём они без особого труда заставили Венселя лежать смирно, словно он был не человек, а приболевшая коза. Зашив грубыми стежками обе раны, Дроздиха наложила на них повязки из чистой ветоши, а потом велела меньшице и девушкам устроить больного в малой клети****.
Это была действительно самая настоящая клеть: без окна, без очага, с холодным земляным полом. На дощатый настил девушки положили тюфяк, набитый соломой, перетащили на него сомлевшего Венселя. Младшая Дроздиха, та, что звалась Калинкой, принесла чистую одёжу, тёплое одеяло и кружку с каким-то пахучим отваром. Перед тем, как уйти, она приветливо улыбнулась Усладе и сказала:
— Не боись, даст Маэль — поправится твой Горностай. У нашей тётки Догады рука лёгкая. Главное, чтобы он первую ночь как-то перемогся, а там уж и на поправку пойдёт. Ты нынче обязательно отвар ему выпои, не то от боли сильно мучиться будет.
Уже перед дверью она обернулась и предупредила серьёзно:
— Как стемнеет, запрись хорошенько. И наружу в потёмках — ни ногой.— Что так? — встревожилась Услада.— У нас река близко, ухи ночами сильно озоруют.— Я думала, нелюди сторонятся Торговой тропы.— И, милая, где Торговая тропа — а где мы…Маясь недобрым предчувствием, Услада осторожно спросила:— А далёко ли от ваших Кустецов до Лисьих Нор?Калинка вздохнула.— Так вот, значит, куда вы шли? Промахнулись, однако, сильно забрали к восходу. У нас здесь урочище-то Кустецы, а хутор — Дроздовка, отсель до Торговой тропы и близко, да не вдруг достанешь. Есть стёжечка, выводящая на самый Кустецский торжок, да только кругалём она бежит, через Стрынь. Ходче вам будет вернуться к развилке у больших сосен, а там взять малость закатнее. Да теперь-то, верно, уже не к спеху. Твоему надо отлежаться хоть седмицу, а после и пойдёте себе поманенечку…
Только когда Калинка ушла, Услада сообразила, что ей не оставили ни света, ни огня. Впрочем, Око ещё не вовсе спряталось за макушки деревьев, а значит, можно было пойти и разжиться где-нибудь если не свечой, то хоть лучиной. Услада дёрнулась было выйти за порог — и в дверях почти столкнулась с рослой девкой, помогавшей тётке Догаде при лечении Венселя. Кажется, звали её Отавой. В руках она
