– Что бы ни произошло, маленькая, я тебя не оставлю одну, – произнесла Маша и обняла Настю.
Девочка не знала, что ответить, а только обняла мать в ответ. Для неё это был обычный день. Обычный день без отца. Настя даже не понимала, что происходило с её семьёй. Она была принцессой в башне, и её это устраивало.
Раздались звонок во входную дверь и громкий стук.
Маша остановилась. Единственным предположением было то, что пришли за её мужем Марком, что наконец нашли доказательства его виновности.
– Маленькая, поднимайся наверх и жди там. Оставь взрослых поговорить наедине.
Настя не спорила, хотя её удивил вежливый тон матери.
Снова раздался звонок, затем стук в дверь.
Она открыла дверь. На пороге стояли двое полицейских.
– Да.
– Просим вас проследовать с нами в отделение.
– Дело в моём муже? – с опаской спросила Маша.
– Нет, нас интересуете вы. У нас есть вопросы по недавним пожарам. Вас видели в обществе людей, причастных к поджогам. Вы с ними выходили из «Праздника».
– Давайте обсудим это в отделении.
– А что обсуждать? Их лидер Даниэль Гольдберг – он автор всех поджогов! Вам нужен он.
– Он уже несколько дней как сидит в психбольнице по направлению его отца. Поэтому вашим словам нет подтверждения.
– Прошу вас проследовать с нами в отделение, и всё выясним там.
Глава 22
Кирк испарился. Я наконец-то остался наедине со своими мыслями. Смущали только подозрительные взгляды рыбаков неподалёку. Стоило уже уходить с берега и найти Максима. В последний раз я его видел у Кузьмича, поэтому направился прямиком туда.
До самой избы меня мучили сомнения: правильно ли я всё делаю, ведь я ничего не знаю о Максиме? Может, стоило бы обратиться напрямую в полицию? А вдруг я попаду к сторонникам Истинного Бога? Хотя я понимал, что думал не о том. Я хотел мести за Аню. Это было правильно. Она заслужила справедливости. А Максим единственный, в ком я уверен, – ведь он первый, кто заинтересован в устранении Кузьмича. К тому же в него верит Миша, а он в людях, судя по всему, разбирается.
Народ у балкона избы разошёлся. Все занимались своими повседневными обязанностями. Видимо, пьяная речь Писцова оказалась для них обыденностью.
Я постучал в дверь.
Тишина. Никто не спешил открывать.
Зазвучал засов; через щель двери на меня посмотрел Максим.
– Надо поговорить, – сказал я.
– Я сейчас не могу, тут…
– У меня есть запись. Предсмертная записка Ани.
– Записка?! – прозвучало за дверью.
Входная дверь открылась полностью, и передо мной оказался Кузьмич, пьяный вдрабадан. Гостиная, где мы общались ранее, была полностью разгромлена. Он схватил меня.
– Где она?! – закричал Лаврентий Кузьмич. – Дай её мне!
– Кузьмич, успокойся, – сказал Максим и попытался оторвать его от меня.
– Он знает. Он знает, что случилось с моей девочкой… – Писцов отпустил меня и заплакал. – Он знает.
Максим смотрел за моё плечо. Я обернулся и увидел очередных наблюдающих обывателей.
– Заходи внутрь, – обратился ко мне Максим, – незачем устраивать очередное представление.
Я взял Кузьмича под руку и завёл в дом, а Максим закрыл за нами дверь. Внутри я помог Писцову дойти до дивана и сесть.
– Я не уверен, что ему стоит слышать, – сказал я. – Там… он.
– Не тебе решать это! – умоляюще прорычал Кузьмич. – Включай.
Я посмотрел на Максима, и он утверждающе кивнул мне. Я достал телефон, положил на стол и включил запись.
Кузьмич слушал Аню со стеклянными глазами. Он не выражал эмоций, только скапливал слёзы на своих глазах, в то время как Максим становился всё угрюмее и задумчивее.
– Зачем вы так поступали с ними? – спросил я у Кузьмича, когда запись закончилась.
– Зачем я дарил им лучшую жизнь? Зачем я любил их? Что «зачем»?
– Марк, не надо, – сказал Максим.
– Зачем вы насиловали их? – Я не остановился.
– Я никого не насиловал, это всегда было добровольно. – Писцов пару раз шмыгнул носом. – Я же любил их.
– Это нездоровая любовь, Лаврентий Кузьмич!
– Не тебе судить о любви. Я хотя бы не бросил свою семью.
Ладони автоматически сжались в кулак. Как же хотелось врезать ему!
Максим считал это с меня и встал между нами – для подстраховки.
– Зато семья бросила вас. Может, это и есть наказание вашего Бога?
– Всё это было ради него. И я не мог лишиться единственного его дара. Не мог позволить случиться смешению крови с какой-либо дворнягой.
– Дворнягой? Так вот кто все эти люди за дверью! Дворняги.
– Так, всё! – влез Максим, когда я упёрся в его сдерживающие руки. – Прекращайте оба!
– Да с удовольствием! – сказал Писцов. – Этому еврею всё равно не понять божественного замысла.
– Божественного замысла? Уничтожить всё живое – это божественный замысел?
– Создать новый Эдем – вот в чём цель. Поэтому Господу нужны все эти люди.
– Вы серьёзно верите в эту ерунду? Послушайте себя! Пусть даже это будет правдой, но вы в его планах – тоже пешка. Такая же дворняга, как и все эти люди!
– Пошёл вон! – закричал Кузьмич и вскочил с места. – Вали в свой Беломорск и не возвращайся! Выведи его отсюда! – скомандовал он Максиму.
– Пойдём, Марк, хватит уже, – обратился ко мне Максим и повёл меня к выходу.
– Да с превеликим удовольствием! Просто задумайтесь, – обратился я к Лаврентию Кузьмичу уже в дверях. – Что вы за человек? Вы столько говорите о семье, но ваша жена или Аня считали ли вас семьёй? Нет. Иначе бы они не покинули вас. И все эти люди за дверью так же бросят вас, когда поймут, кто вы. Ведь вы предаёте любое доверие. Аня верила в вас, любила вас, но вы с ней сотворили такое.
Писцов ничего не сказал мне, лишь смотрел на то место на столе, где ранее лежал телефон.
Не дождавшись какого-либо ответа, я вышел наружу. На улице уже смеркалось. День утекал невероятно быстро, хотя смерть Ани так и стояла перед глазами, как будто я только что сошёл с корабля с её телом на руках.
