— Это еще спорный вопрос, — тихо пробормотала Пенни.
Однако Кейтлин услышала и горестно покачала головой.
— Глупенькая, я ведь тебе только добра желаю. А ты, наверное, видишь во мне лишь сумасбродную мамашу — и больше ничего.
— Ну что ты, мама, — в некотором смущении произнесла Пенни.
— Ладно, не юли, я все вижу. Погоди, вот вырастет у тебя Сэнди, тогда поймешь, каково быть матерью взрослой дочери!
— Может быть. Но сейчас я, хоть убей, не понимаю, какое отношение мы с Джеем имеем к вашим давнишним дрязгам!
На следующий день, в воскресенье, Пенни прямо с утра поспешила к Джею, чтобы поделиться добытой информацией. Говорить об этом по телефону ей не хотелось, поэтому она предпочла прийти на виллу лично.
Сгорая от желания поскорее открыть Джею секрет неприязни, которую Кейтлин и Рона питают и друг к другу, и к ним самим, Пенни скорым шагом пересекла пространство от калитки до дома и взбежала на крыльцо. Затем нажала на кнопку звонка и, нетерпеливо притоптывая, стала ждать, когда Джей отворит дверь.
Я знаю в чем дело! — вертелось у нее на языке, и она готова была выпалить эту фразу, как только Джей появится на пороге.
Вскоре тот действительно распахнул дверь, но сказать Пенни ничего не удалось, потому что он разговаривал по телефону. Вернее, не столько разговаривал, сколько слушал, прижав к уху мобильник.
Кивнув, Джей жестом пригласил Пенни в гостиную. Она разочарованно вздохнула, но, делать нечего, направилась, куда было указано.
— Присаживайся, — шепотом произнес Джей, кивнув на диван. Затем ткнул пальцем в трубку. — Это Рона.
— А… — понимающе протянула Пенни.
Она знала: Рона — это надолго. Поэтому удобнее устроилась на диване и стала наблюдать за бродящим по гостиной Джеем.
— Да-да, мама, — сказал тот в трубку и снова стал слушать.
Рона продолжала упрекать его за игнорирование материнских советов.
— Ты говоришь мне неправду, мой дорогой. Или, вернее, уверяешь в одном, а делаешь другое.
— Когда это я так делал? — хмуро произнес Джей, которому все никак не удавалось вывести разговор на тему творческих и семейных секретов прошлого, единственную, которая интересовала его сейчас.
— Когда? — высокомерно воскликнула Рона, и Джей живо представил себе, как она одновременно возмущенным и элегантным жестом поправляет замысловатую прическу. — Да постоянно!
— Мама, я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Джей, глядя на Пенни и гримасой показывая, как ему все это надоело.
Пенни сочувственно кивнула, а Рона тем временем продолжила:
— Ты только делаешь вид, дорогой мой, а сам давно понял, что я хочу сказать.
— И что это? — Джей едва сдерживал раздражение.
— То самое! До меня доходят слухи, что ты все-таки начал встречаться с этой клубной певичкой!
— Ну и что? Кому какое до этого дело? А тебе вовсе не обязательно питать свое любопытство слухами — о моих делах ты всегда можешь спросить у меня.
— Любопытство! — возмущенно воскликнула Рона. — Нет, дорогой мой, любопытство здесь ни при чем. Дело гораздо серьезнее, чем ты полагаешь. Не хотела я ворошить грязное белье, но, видно, придется. Иначе ты никогда не поймешь, с кем связался.
Джей насторожился: кажется, разговор постепенно сворачивал в нужном направлении.
— Сейчас я тебе кое-что расскажу, дорогой, хотя мне очень неприятно все это вспоминать. Только начать придется издалека, потому что корни всей истории уходят в те дни, когда твой папа еще только писал картину, которая впоследствии сделала его известным и состоятельным человеком.
— Какую картину, мама? — вкрадчиво произнес Джей, многозначительно покосившись на Пенни.
— Ну… какую-какую… «Рыбачку». Ты ведь знаешь, благодаря чему Саймон добился общего признания. Я до сих пор храню у себя копию этой работы, правда подальше от глаз, потому что она меня раздражает.
— Не понимаю, что может раздражать в этой замечательной картине, — произнес Джей. — Меня, например, она настраивает на лирический лад.
— А я видеть ее не могу! — с чувством произнесла Рона. — Знаешь, кто нарисован в образе рыбачки? Кейтлин Баделт, мать твоей клубной певички.
— В самом деле? — обронил Джей, для которого последнее уже не было новостью.
— Представь себе!
— Допустим, представил, и что дальше? Почему ты так бурно реагируешь? Не можешь смириться с тем, что Саймон пользовался услугами натурщиц?
В трубке раздалось сердитое сопение.
— Натурщицы бывают у большинства художников, в данном же случае речь шла не только о позировании. Услуги! Очень удачное слово ты подобрал, мой дорогой, потому что Саймон пользовался и другими услугами этой девицы. Кстати, тоже певичкой была, это у них семейное.
— Откуда ты знаешь, что было между отцом и Кейтлин? — нахмурился Джей. — Может, у тебя просто разгулялось воображение?
— Как же, разгулялось… Думаешь, так просто все было с тем успехом, который вдруг обрушился на Саймона? У этой истории был один секрет, и первой раскусила его я. Тайна заключалась не только в том, что Саймону как-то особенно удавались работы с женскими фигурами — а точнее, с одной, но в разных вариантах, — передающие местный рыбацкий колорит. Если бы Саймон просто рисовал какую-нибудь девушку, подобного успеха он бы наверняка не добился. Суть дела заключалась в том, что Саймон пылал страстью к той, которая ему позировала. Понимаешь? Вот откуда он черпал вдохновение! И вот что отобразилось на тех полотнах. Потому-то их так быстро и раскупили для своих коллекций любители живописи — ощутили ауру чувственности. Я тоже ощутила — причем раньше остальных, — что моему браку грозит опасность. К счастью, Саймон не был влюблен в Кейтлин Баделт, им владело одно лишь откровенное вожделение. Думаю, это поймет всякий мужчина — включая тебя, — который увидит портрет той смазливой девицы. Уж прости, что обсуждаю с тобой такую тему, мой дорогой, но, по-моему, пришло время поговорить начистоту. Подобная беседа необходима тебе как своего рода лекарство. Или как профилактика заболевания, если угодно. Того самого, которому был подвержен Саймон, твой отец. Я имею в виду страстность. Вы оба склонны чересчур высоко оценивать понравившуюся вам женщину, а это чревато потерями морального, а часто и финансового плана. — Рона вздохнула. Видно, воспоминания давались ей нелегко. — Нечто похожее происходило с Саймоном. Поначалу потери относились лишь к нравственной сфере и несла их в основном я, потому что Саймону в ту пору было безразлично все, кроме его пассии. Словом, он наслаждался, я страдала. Больше всего меня в то время мучил вопрос: что делать, если узнают знакомые? Если станет известно, что я опостылела Саймону и он увлекся другой? И кем! Какой-то третьеразрядной певичкой…
— Ты слышала, как Кейтлин поет? — спросил Джей, взглянув на Пенни, которая начала с интересом прислушиваться к разговору.
