— Ма ша! — громко крикнули в толпе.
Растолкав возмущённо зашумевший народ, на площадь выбежал давешний мужичок с округлой бородой, в подпоясанной верёвкой грязной рубахе. Сейчас он был без шляпы и без жилетки. Воин с золотистыми усиками взмахнул кнутом — но увернувшийся от удара мужичок не просто поклонился, а брякнулся перед представительным господином на колени, ткнувшись лбом в плотно утоптанную землю. Моментально вскочив, он бросился к радостно заржавшей лошадке, прижавшись щекой к длинной, расчёсанной девушками гриве.
— Ма ша!.. Ма ша-а!.. — на глазах у мужичка выступили слёзы. — Сема-а!..
Следом за мужичком на площадь выбежала дородная неопрятная бабища в сером переднике поверх застиранного, некогда зелёного, а сейчас потерявшего всякий цвет платья. Не забыв поклониться представительному господину, бабища изо всех сил треснула мужичка в ухо. Тот так и покатился колобком.
— Ишка э са мару, — громко прокомментировал ситуацию представительный господин.
Эти слова вызвали громкий смех как его свиты, так и толпы на площади. От души веселились даже воины с шипастыми копьями. Тем временем представительный господин заметил, что в телеге под сеном таится ещё кое-что.
— Геси! — приказал он. — Тарви-ис о кату!..
Воин с золотистыми усиками коротко махнул двум другим. Разворошив сено древками шипастых копий, они обнаружили спрятанные под ним колоды.
— Компари-ма, Ишка? — спросил представительный господин.
Прекратившие драку мужичок с бабой упали на колени перед креслом.
— Сэ? — залепетал мужичок, показывая на четверых москвичей. — Компари-ни, рэ Машар!.. Сэ ни маль! Сэ иль, иль… Кира тав-са, шаси-са сэ сагикур…
— Что? — Володя сразу же сообразил, что мужичок явно собирается повесить на них какие-то свои грехи. — Ты чего плетёшь, дядя?
— Тарви-о кис, Геси! — приказал представительный господин.
Усмехнувшись, воин с золотистыми усиками поднял Анечкину сумку — единственную из четырёх, которую москвичи не оставили в автомобиле и не стали прятать в стволе дерева. Не зная, как её открыть, воин полоснул выхваченным из ножен кинжалом по пластиковому боку. На плотно утоптанную землю посыпались вещи — в том числе Анечкины тряпочки и золотистые яблоки, выскочившие из разорвавшегося полиэтиленового пакета.
Всего яблок было восемь. Пять из них москвичи спрятали в лесу, три взяли с собой, завернув в полиэтилен. Два маленьких золотистых, полупрозрачных плода покатились по земле, остановившись возле грязного тележного колеса.
Тощий служитель культа кубарем скатился с крыльца. Небрежно отстранив воина с золотистыми усиками, встретившего его почтительным поклоном, путаясь в долгополом белом одеянии, он чуть ли не залез под телегу, выпятив тощий зад, схватил одно яблоко, затем другое…
— Этельнэ-помиль! — завизжал он фальцетом чуть ли не на всю площадь. — Матина! Сэ этельнэ-помиль, рэ Машар!
Представительный господин даже привстал в своём кресле. Тощая дама ахнула, мальчишки бросились по ступенькам вниз, чтобы у самой телеги наткнуться на предупредительно выставленные руки воина с золотистыми усиками. С яблоками в руках служитель культа бросился обратно. Встав рядом с представительным господином, он что-то быстро зашептал ему на ухо.
— Геси! — приказал представительный господин. — Порав сэ шатини аин шайоро ои сагикур. Ками лета о салани…
Москвичи не успели опомниться, как вокруг возникло кольцо из шипастых копий. Один из стражников подхватил разрезанную сумку, другой — жалобно загудевшую гитару. Володя взвыл от боли, получив кнутом по руке. Откуда-то снова вынырнул служитель культа. Вместо яблок в руках у него была та самая, оплетённая проводами гигантская двузубая вилка. От вилки пахло озоном, в переплетении вспыхивали и гасли голубые искорки. Проведя по очереди над каждым из москвичей, служитель культа что-то негромко сказал воину с золотистыми усиками. Тот махнул рукой, предлагая идти следом.
— Всё! — подвёл итог Володя. — Теперь и в самом деле влипли.
Окружённые стражниками москвичи прошли по площади мимо башни, завернули за угол, вошли в узкий дворик через калитку в частоколе. Во дворик выходила дверь, проделанная в каменной стене. Войдя в неё, москвичи оказались в огромном, ярко освещённом зале, целиком занявшим два первых этажа башни.
На уровне второго этажа все четыре стены обегал узкий деревянный балкончик с перилами. На балкончик вела винтовая лестница, помещённая в деревянную клетку. В центре зала уходила вниз квадратная шахта с отделанным камнем стенами. На дне с шумом бежал водяной поток, в котором медленно вращалось огромное деревянное колесо.
Помимо узких щелей, пробитых в стенах как раз на уровне балкончика, огромный зал и шахту освещали толстенькие электрические лампочки, похожие на просевшие под собственной тяжестью бутылочки. По одному из поддерживавших потолок толстых деревянных столбов шла пара проводов, заключённых в мохнатую матерчатую изоляцию. Помещённый на полу рядом с шахтой механизм в деревянном кожухе ни мог быть ничем иным, кроме как динамо-машиной.
Позже Юра вспоминал — в тот, самый первый момент, озабоченные собственной судьбой, привыкшие к тому, что вокруг постоянно присутствует электричество, москвичи не особо и удивились. Как не удивились электричеству и стражники с шипастыми копьями. Вдоль левой стены, под балкончиком тянулся ряд крошечных, сложенных из дикого камня клетушек. Входы перекрывали тяжёлые деревянные двери. Открыв засов одной из них, воин с золотистыми усиками коротко махнул, приглашая заходить.
— Мальчики! — всполошилась Анечка. — Это что? Тюрьма?
Внутри помещеньица имелся земляной пол с ошмётками гнилой соломы, сложенный из камней устланный соломой топчан, омерзительно пахнущая дыра в полу, в самом дальнем углу, и узкая щель под потолком. Юра остановился на пороге — но один из стражников так ткнул его в спину, что молодой человек буквально влетел внутрь. Следом, удивлённо озираясь, вошли Надя и Анечка — а вечный везунчик Володя в кои-то веки оказался последним, заработав ещё несколько синяков и ссадин.
Сбившиеся тесной кучкой москвичи услышали, как снаружи, за закрывшейся дверью тяжело лязгнул засов. Наступила тишина.
Глава шестнадцатая
Теперь не вместе
— А мне сегодня на работу выходить… — сказала Анечка. — Наверное, сегодня, я точно не знаю. Начальница с ума сойдёт, если не появлюсь вовремя. А уж если ей рассказать…
Они сидели рядышком на топчане, устланном гнилой соломой. Совсем, как птицы на жёрдочке. Было темно и холодно, под ногами изредка слышался чей-то писк. Хотелось есть, а ещё больше — пить, но местное начальство решило, что если не всех узников, то уж москвичей-то точно следует держать впроголодь.
— В здешних сутках двадцать шесть часов с минутами, — ответил Володя. — По два часа прибавки на каждый день. Мы здесь одиннадцать дней… Ну да, одиннадцать, считая и сегодняшний, и тот день, когда здесь оказались. Так что на работу тебе выходить только завтра. А сегодня… Сегодня там должно быть воскресенье, конец июля, самый разгар дня… Народ на дачи едет, купается, шашлыки жарит… Электрички снуют туда-суда каждые десять минут… Мда-а! И не передать, как домой хочется…
