В 1679 году король поселил малышку Фонтанж в апартаментах, смежных с его собственными, и в соответствии со своими «обычаями» отставки надоевшей любовницы назначил Монтеспан на престижную должность главы совета королевы. Весьма символичный поступок, так что отставка прежней фаворитки не вызывала сомнений. На какой-то момент могло показаться, что Фонтанж безраздельно завладела сердцем Людовика. Но бедняжка была наивной, недалекой и, кроме того, она заболела. В знак выражения своей немилости король сделал ее герцогиней. И на своем троне она усидела недолго: болезнь прогрессировала, и она удалилась в Порт-Рояль, где и умерла 28 июня 1680 года. Смерть этой молодой девушки, совсем еще ребенка, вызвала подозрения, полагали, что мадам де Монтеспан отравила ее, чтобы избавиться от соперницы. Не стремясь разбираться с подробностями, [66]все же остановимся на этом деле, поскольку, какой бы маловероятной ни была виновность Монтеспан, оно высветило всю странность и неприглядность этого великого века, который принято считать таким разумным, и двор Людовика XIV, погрузившийся в смятение духа и колдовство, подобно самым наивным и одержимым людям, пребывающим во мраке невежества и в тошнотворной грязи колдовства и сатанинской практики.
В 1679 году, вскоре после казни отравительницы маркизы де Бренвиллье, разразился скандал, который выявил заговор поклонников черной мессы и детских жертвоприношений, обнажив связи придворных самых высоких рангов, в том числе мадам де Монтеспан, с аферистками-знахарками, торговками любовными снадобьями и ядами, вроде Вуазен, священников, предававшихся адской практике, вроде аббата Гюибура, справлявшего черную мессу. Арестованные шарлатаны сделали признания, компрометировавшие их клиентов. Прозвучали имена графини де Суассон, виконтессы де Полиньяк, графини де Рур: эти дамы якобы пытались отдалить от короля мадемуазель де Лавальер и втереться к нему в доверие. В начале 1680 года по тому же делу был арестован маршал де Люксембург, но многим подозреваемым удалось скрыться. Однако самое неприятное заключалось в том, что подозрение пало на фаворитку Цезаря. Со слов подсудимых Монтеспан являлась подстрекательницей ужасного преступления, направленного против короля и мадемуазель де Фонтанж. Заявления Вуазен, ее дочери и сообвиняемых с ними лиц открыли заговор против жизни Фонтанж и самого короля, который финансировался мадам де Монтеспан. Это выглядит весьма маловероятно, ведь фаворитка ничего не выигрывала от смерти короля, напротив, как бы она ни досадовала, она была слишком расчетлива, чтобы понимать всю рискованность руководства таким глупым покушением. Что же действительно выглядит доказанным, так это тайные отношения мадам де Монтеспан с Вуазен, снабжавшей ее любовными напитками, и с аббатом Гюибуром, поклонником черной мессы, наставниками маркизы в вопросах сохранения королевской близости. Горничная мадам де Монтеспан мадемуазель дез Ойет, свояченица Монтеспан мадам де Вивон и другие женщины из ее окружения, в том числе графиня д'Аржантон, тоже оказались замешаны в магических обрядах. Новейший биограф Монтеспан, Ж.-К. Птифис, после внимательного ознакомления со всеми обстоятельствами дела оправдал свою героиню от обвинений в отравлении, которое он приписывает мадемуазель дез Ойет. Эта особа, отмеченная мимолетной связью с Людовиком XIV, в досаде, что король отказался признать рожденного от него сына, снабдила королевскую возлюбленную ядом вместо заказанного любовного напитка. Сейчас очень трудно разобраться во всех перипетиях этого грязного и темного дела с фигурировавшими в нем дикими верованиями, питавшими ум и душу мадам де Монтеспан. Не следует ли вообще, за неимением твердых доказательств, исключить криминальный характер действий фаворитки? Действительно ли она, как утверждал Гюибур, присутствовала при отправлении черной мессы с жертвоприношением детей? Во всяком случае, когда Людовику XIV сообщили о расследовании, которое могло его скомпрометировать, так как касалось его лично, он совершенно обезумел и приказал прекратить допросы. Убежденный в виновности мадам де Монтеспан генерал-лейтенант полиции Ля Рейни не мог сказать ему ничего утешительного. Кольбер, чья дочь была замужем за племянником фаворитки, встал на ее защиту и с помощью хорошего адвоката попытался доказать, что все обвинения продиктованы стремлением шарлатанов спасти свою жизнь, бросив тень на королевскую любовницу. Был ли король убежден в невиновности Монтеспан или нет, но он не мог рисковать своим именем, оказавшись замешанным в таком громком скандале. Он добился изъятия из дела всех показаний о причастности Монтеспан. Король не отослал ее от себя и продолжал осыпать своими милостями.
Однако уже в 1680 году она лишь формально оставалась королевской фавориткой. Все еще облеченная этой почетной должностью, она присутствовала только на светских раутах. Повторялась ситуация, памятная ей с Лавальер, но теперь их роли поменялись с Ментенон, которую в это время называли мадам Метнан — мадам Сей-Момент. [67] И именно для нее король приберег весь свой нерастраченный пыл. Хотя этой женщине исполнилось уже 45 лет, и она была далеко не первой свежести, ей удалось сохранить присущие ей красоту, величавость и вкрадчивость. Ментенон понимала, что у нее не остается времени, чтобы продолжать строить из себя недотрогу, и со страстью поддалась чарам своего короля. Вновь восстановилась женская триада со своей тонкой внутренней иерархией: законная королева Мария-Тереза, снисходительная супруга, отодвинутая в тень, олицетворение благочестия и преданности; официальная фаворитка Монтеспан, звезда в спектакле, чья роль, однако, заканчивалась после представления; истинная жена Ментенон, сочетавшая в себе дух воина и монахини. Подобное святотатственное тройственное сожительство было некой традицией короля, ведь в прежние времена ему воздали дань Лавальер и Фонтанж. Кроме того, и не такой уж скандальной по своей сути выглядела эта триада, символизируя боговоплощение посредством легитимного «утраивания» женщины: законное право мистической плоти короля — это королева как орудие вечности монархии; законность аллегоричности образа государя — официальная фаворитка, свидетельство двойственности персоны короля, как и двойственной Христовой природы — человека и бога одновременно; законность чувств и пола — дама момента, особа тривиальная и преходящая, случайная и ограниченная, через нее проявлялось право короля переставать быть символом и на минуту облекаться в свою человеческую природу. Эта дивная конструкция оправдывала все распутство королевской эмблематикой. Не случайно Людовик XIV, великий артист и истинный поэт метафор, стал создателем этой сентиментальной архитектуры, объединив в своей дерзкой космогонии чувственные желания с установлениями Небес.
Монумент достигал уже облаков, но благочестивые извращения морали и религии, беспечность искусства с его затейливыми аллегориями и лукавые уловки незаурядной женщины напрочь уничтожили эту постройку, возведенную гением таинства королевской власти. Случилось это так неожиданно, что казалось невероятным. Смерть королевы, которая определенно отягчала совесть короля; растущее безразличие к Монтеспан; эротически-благоговейная слабость к перезрелой красавице, мягкость которой превращалась в благочестивые увещания духовника… Все эти обстоятельства привели к браку с вдовой чудного поэта и к установлению целомудренных или старческих отношений в решительно моногамной семье, основанной теперь на присущей увяданию набожности, принимавшей иногда варварские формы. Поэтому бесконечный закат правления, начинавшегося с великолепия безудержного и широкого разгула честолюбий и вакхических устремлений, превратился в пагубную для государства агонию с напускной религиозностью и инфантильной верой в вечное спасение чистых душ, заблудившихся на ложных путях жестокости, нетерпимости и гонений.
