Дворец этот, скажу вам, безмерное богатство, и диво будет, если кто скажет вам, чего он стоит!
Жемчугу тут обилие; он розовый и очень красив, круглый, крупный; дорог он так же, как белый[47]. Есть у них и другие драгоценные камни. Богатый остров и не перечесть его богатства».
Похоже, при дворе каана Хубилая и вправду судачили о том, что в Чипунгу крыши всех домов сделаны из чистого золота, а драгоценные каменья буквально валяются под ногами. Естественно, слухи о баснословных богатствах островного государства не миновали ушей монгольско-китайского императора. С 1265 года его военачальники (при личном участии самого каана) начали разработку плана операции, направленной на подчинение Японии власти Чингисидов. Уже через год Великий хан Хубилай перешел к конкретным действиям, приказав своему вассалу — корейскому «вану» — оказать всяческое содействие направлению двух послов империи Юань в Японию. «Ван» Вунчжон с готовностью (а что ему еще оставалось делать?) предоставил монголо-китайским послам свои корабли, однако внезапный шторм помешал послам добраться до цели, и они ни с чем возвратились в Ханбалык.
В 1268 году Великий хан Хубилай отправил в Чипунгу новое посольство на корейских кораблях. На этот раз послы монголо-китайского каана благополучно достигли берегов Японского архипелага.
Как нам уже известно, в описываемое время верховная власть в Стране восходящего солнца формально принадлежала «сёгуну». Официально продолжал властвовать Тэпно, резиденция которого находилась в Киото, однако вот уже сто лет реальная власть была в руках Ставки-«бакуфу» очередного «сегуна» с резиденцией в Камакуре. Правда, к описываемому времени и сам «сёгун» правил всего лишь номинально. Уже несколько десятилетий, с 1213 года, «сегун» был фактически отстранен от власти, и вместо него Японией правил упоминавшийся нами выше регент при «сёгуне» — «сиккэн» — реально возглавлявший «сёгунскос» правительство. Ко времени монголо-татаро-китайско-корейского нашествия под знаменами и бунчуками династии Юань на Японию шестым но счету «сиккэном», фактически возглавлявшим «бакуфу», был юный Ходзё Токимунэ (1251–1284). Именно ему выпала честь отвести от Страны восходящего солнца татаро-монгольско-китайско-корейскую угрозу — величайшую опасность, когда-либо угрожавшую Японии вплоть до 1945 года.
Когда юаньские послы высадились на побережье Кюсю — ближайшего к Корее крупного японского острова — их поселили в столице этого острова — Дадзайфу. Японцы приняли послов «варварского» каана Хубилая довольно прохладно, не оказав надлежащего уважения их рангу и не позволив им проследовать дальше ни в императорскую столицу Киото, ни в столицу «бакуфу» Камакуру. В Дадзайфу располагалось региональное правительство, управлявшее провинциями, расположенными на островах Цусима, Ики и Кюсю. Эта область, удаленная как от императорской, так и от «сёгунской» (а фактически — «сиккэнской») столицы, была исключительно важна для обороны державы Ямато, и потому контролировалась высокопоставленным государственным чиновником, наделенным исключительными полномочиями и обладавшим как властью гражданского губернатора, так и властью губернатора военного («сюго»). Тем не менее основная функция этого вельможи была военной — он отвечал, прежде всего, за обеспечение западных рубежей обороны Страны восходящего солнца.
Губернатор Дадзайфу незамедлительно переслал привезенное юаньцами послание каана Хубилая в Камакуру. Письмо было адресовано «вану» (согласно китайской официальной терминологии, как мы уже знаем — «князю царствующего дома», «царю», или «королю», но уж никак не императору, что само по себе уже должно было восприниматься Божественным Тэнно державы Ямато и его двором как неслыханное оскорбление!) Японии и выдержано в весьма надменном тоне. В нем юаньский император предлагал японцам признать верховную власть и перейти под «покровительство» империи Юань. Однако между строк явственно читалось стремление Хубилая превратить державу Ямато в покорного вассала империи Юань. В «бакуфу» внимательно ознакомились с документом и передали его на рассмотрение Божественному Тэнно. Хотя право на окончательное решение принадлежало «бакуфу», с формальной точки зрения возглавлявший это «палаточное правительство» — от имени «сегуна» — «сиккэн» был обязан проконсультироваться с Божественным Императором Страны восходящего солнца.
Следует честно признаться, что при дворе Божественного Тэнно (где, в отличие от «бакуфу», царил не суровый воинский дух, а утонченный дух древней аристократической культуры, чуждый какой бы то ни было воинственности) послание «варварского» каана Хубилая вызвало настоящий переполох. Через некоторое время императорский двор в Киото составил «континентальному варвару» ответ, который можно было при желании (а такое желание у татаро-монголо-китайского каана наверняка имелось!) истолковать как готовность Японии к определенным компромиссам. Но проявление подобной «мягкотелости» совершенно не устраивало «бакуфу», занимавшее куда более жесткую позицию, и потому юаньских послов отправили обратно, не дав им никакого ответа.
Великий хан Хубилай был вне себя от ярости — он не привык, чтобы с его послами обращались столь непочтительно. Каан известил своего вассала — корейского «вала» — о своем твердом намерении завоевать Японию и потребовал от правителя Кореи предоставить с этой целью ни много пи мало — тысячу кораблей и сорок тысяч воинов, необходимых для военно-морской экспедиции в Чипунгу. Не вполне доверяя своему корейскому вассалу, каан направил в Коре своих особых представителей с поручением проследить за неукоснительным выполнением приказа.
Видимо, в глубине души татаро-монгольский император Китая так и не мог поверить, что какие-то японцы посмели оставить его послов без ответа, и потому в сентябре 1271 года отправил в Чипунгу новое посольство, с более грозным посланием, в кагором требовал от строптивой Японии уже не простого «признания покровительства» империи Юань, а полного подчинения. Этих послов самураи также не допустили в столицу, а послание каана Хубилая осталось без ответа (хотя и дошло до адресата).
Сознавая, что теперь следует готовиться к наихудшему варианту развития событий, «бакуфу» распорядилось незамедлительно усилить береговые укрепления на острове Кюсю и приказало вассалам-«дайме» из западных провинций, пребывавшим при «сегунской» (а фактически, как нам уже известно, — «сиккэиской») Ставке в Камакуре, вернуться в свои владения и подготовить их к обороне от внешней угрозы. В апреле 1268 года новым «сиккэном» с резиденцией в Камакуре стал упоминавшийся нами выше восемнадцатилетний самурай Ходзе Токимупэ, сменивший на этом посту предыдущего «сиккэна» — шестидесятилетнего Масамуру, ставшего соправителем («рэнсе»), посвятив свои военные таланты планированию стратегии обороны Японских островов перед лицом казавшегося неминуемым вторжения «варваров». «Сиккэн» Токимунэ, несмотря на свою молодость, пользовался среди самураев репутацией чрезвычайно мудрого, осмотрительного и сдержанного человека, ни разу в своей жизни не обнажившего меч необдуманно или в порыве гнева (пока, как мы с вами скоро убедимся, юаньцы не ввели его в грех своими бесконечными — вполне в духе многотысячелетней китайской традиции — «последними напоминаниями»)…
