— Валяйте! — сказала Нюра.
Красилины и Григошвили остались смотреть, а все остальные снова углубились в лес. Скоро послышалось бренчание гитары и отнюдь не мелодичное пение. Тропинка вывела ребят на другую лужайку, на этот раз очень маленькую. Здесь они увидели трех парней лет по пятнадцати-шестнадцати. Два парня, голые по пояс, сидели в тени елки, рядом стояла сумка, из которой торчало горлышко бутылки и пучок зеленого лука. Они бренчали на гитаре и выкрикивали какие-то слова, отдаленно напоминающие английские, а третий, небольшого роста, довольно полный, с красными мокрыми губами, исполнял под эту музыку какой-то импровизированный танец. Он был в цветастой, нараспашку рубахе. Когда он повернулся к ребятам, все увидели его загорелое голое пузо.
При виде парней у Леши замерло сердце. «Ой, — подумал он, — что-то сейчас будет!»
Миша тоже насторожился. «Сейчас пристанут», — подумал он.
«Сейчас пристанут», — тоже подумала Оля, но не с тревогой, а даже в каком-то радостном ожидании: в присутствии Тараскина, который не побоялся наскочить на великана, ей трусить было нечего, к тому же и Огурцов как-то сказал, что умеет кулаками махать. Оля быстро наметила прием, который она проведет, если этот голопузый пристанет к ней. Вот тогда Тараскин увидит, что она собой представляет! Она даже несколько ускорила шаги, чтобы оказаться на некотором отдалении от мальчишек.
В том, что к ней пристанет именно голопузый, она не ошиблась.
— Черненькая! Иди, потанцуем! — обратился он к ней, продолжая приплясывать.
— Очень ты мне нужен! — звонко ответила Оля, проходя мимо.
— У-у, тю-тю-тю-тю-тю-у! — тоненько пропел парень и потянул ее за кончик косы.
Оля только этого и ждала. Она обернулась, выдернула косу, схватила голопузого за короткие рукавчики, сделав подсечку, и парень мягко повалился на траву. Оба его дружка вскочили и весело заржали. Голопузый удивился, но не рассердился.
— Ух ты! — сказал он, подымаясь. Он улыбался при этом довольно добродушно.
И все, возможно, кончилось бы благополучно, если бы не Огурцов. С красным, перекошенным лицом он подскочил к парню и ударил его кулаком в лицо. Тот мгновенно разбил ему губу. Началась драка. Дружки голопузого забавлялись вовсю.
— Витёк, держи марку! — кричали они. — Прижимай его к канатам! Прямой в челюсть проводи, прямой в челюсть.
Но оказалось, что Миша и впрямь умеет «махать кулаками». Голопузому пришлось плохо, он стал поглядывать на товарищей, и тогда гитарист, длинный и жилистый, положил гитару и подбежал к Мише уже со злым лицом.
— Ты что (он выругался), шуток не понимаешь? На!
Миша упал, тут же вскочил и в слепой ярости продолжал драться уже с двумя. Оля стояла, оцепенев. Одно дело демонстрировать свои приемы, зная, что тебя защитит Тараскин да еще Огурцов, и совсем другое дело, когда этот самый Тараскин стоит истуканом и с отвисшей челюстью смотрит, как бьют Огурцова.
— Тараскин! Ну, ты что?! — вскрикнула она, и Леша рысцой на слабых от страха ногах затрусил к дерущимся. Он не успел никого ударить, как тут же получил удар от гитариста и с сознанием, что все равно теперь пропадать, начал бестолково работать кулаками. Тут в драку ввязался третий парень.
Никто не заметил, как Демьян и Матильда бросились назад по тропинке. Очень скоро они оказались на собачьей поляне.
— Федя, скорее! — с трудом выдохнула Матильда. — Наших бьют!
— Трое каких-то... — добавил Демьян.
— Где бьют? — оживился Зураб.
— Там! — Демьян махнул рукой.
Зураб и Русико бросились по тропинке в лес.
«Вот и хорошо, что бьют», — подумала Нюра, но брат ее уже бежал за Матильдой с Демьяном, и она последовала за ним.
Никогда за свою жизнь, даже когда лез с кулаками на Красилина, Леша не испытывал такого страха. Долговязый гитарист обрабатывал Мишку Огурцова, а голопузый и третий парень, с виду щуплый, но верткий, принялись за Тараскина. Леша не чувствовал боли от ударов, хотя у него из носа уже капала кровь, хотя ему уже так врезали между скулой и левым глазом, что позднее там появится черный синяк. Глядя на остервенелые лица парней, Леша понимал, что его будут бить долго и беспощадно. И он уже не думал о том, что на него смотрит Закатова, он совсем забыл о ней. Смутно мелькнула мысль: «Бежать!», но тут же стало ясно, что это лишь ухудшит дело, что одно спасение сейчас — кулаки, и Леша продолжал работать ими, даже не замечая, что его удары иногда достигают цели.
То ли от чьего-то удара, то ли поскользнувшись, Леша упал на спину и тут же почувствовал, что кто-то пнул его ногой в бедро, потом — в бок. «Забьют насмерть!» — мелькнуло в мозгу, и он, перевернувшись на живот, закрыл шею и затылок руками. Кто-то еще сильней ударил его каблуком в бок, потом по руке, прикрывшей затылок.
«Убьют! Сейчас убьют!» — подумал Леша и тут почувствовал что-то твердое у себя под животом. «Нож!» — вспомнил Тараскин. Он быстро откатился на край лужайки и вскочил. Голопузый и щуплый подбежали к нему и остановились. В руке у их противника был здоровенный нож с массивным лезвием, похожим на акулу в профиль. Лужайка была залита солнцем, однако нож не сверкал под его лучами, а лишь тускло поблескивал: им часто пользовались не по назначению: резали хлеб, вскрывали консервные банки, заостряли колышки для палатки или тагана.
Голопузый чуть не напоролся на нож — такой тот с виду был неприметный, — но вовремя остановился. Остановился и его щуплый товарищ. Его ребра и ключицы ходуном ходили под загорелой кожей.
— Жорка! — позвал щуплый, но тот не слышал: он молча дрался с Огурцовым.
— Подходи! Ну, подходи! — не своим, тоненьким голоском пропищал Леша.
— Вот гад! — пробормотал голопузый растерянно.
А щуплый вдруг заулыбался и стал очень медленно бочком обходить Лешу, очевидно желая оказаться у него за спиной.
— Ну, пырни! — приговаривал он, улыбаясь. — Попробуй пырни! Сам знаешь, что тебе будет... Ну, пырни!
И тут Лешу охватил еще больший ужас: он знал, что пырнуть человека никогда не сможет, а если он этого не сделает, у него отнимут нож, и тогда... тогда, быть может, они его самого!.. Ведь эти-то, наверно, способны на такое! Что же делать? Что делать?
В такие мгновения люди не думают, решение приходит как-то само собой. Леша скакнул в сторону, чтобы никто из противников не оказался у него за спиной и, выставив нож, стал тихонько двигаться к тощему, вытаращив глаза, скаля зубы и приговаривая:
— Ах, ты так!.. Ах, ты, значит, так?! Ах, ты так!.. — Он действовал не соображая, он просто ощущал, что надо запугать противника, а значит, идти на него. — Ах, ты так! Ты, значит, так!..
И это сработало: щуплый попятился, а голопузый не двинулся с места, чтобы ему помочь. В тот же момент на лужайку вбежали Русудан, Зураб и Матильда с Демьяном, а за ними — Федя и Нюра. Первый, кто бросился Феде в глаза, был долговязый гитарист, колотивший Мишку. Федя подбежал к ним, отстранил правой рукой Огурцова, а затем левой растопыренной пятерней толкнул гитариста. Тот просеменил задом несколько шагов и сел на траву.
