— Очень жаль, — вздохнул герцог. — Возможно, этот человек ослеплен собственным тщеславием, но сегодня за обедом о нем очень хорошо отзывался сам герцог Веллингтон.
— Вы говорили о нем?
— Мне интересно было, что скажет об этом человеке герцог.
Ровена ни минуты не сомневалась в том, что Веллингтон отзовется о маркизе с похвалой. Тот наверняка был отличным воином — смелым и в то же время хладнокровным командиром, который никогда не смирится с поражением.
«И он привык побеждать всегда и везде любой ценой, — подумала Ровена, — но только не в том, что касается меня».
Как она только что сказала дедушке, между ними пролегла пропасть.
Ровена знала, что, даже если маркиз встанет на колени и будет умолять ее выйти за него замуж, она никогда уже не почувствует к нему то, что испытывала, когда он впервые поцеловал ее и казалось, что в мире нет ничего и никого, кроме ее возлюбленного.
Ровена сидела перед зеркалом в комнате, отведенной ей в доме герцога Дунвегана, думая о том, что она в последний раз видит себя такой красивой и модной и что шею ее никогда уже не будут украшать бриллианты.
Бриллианты были, конечно же, частью семейной коллекции драгоценностей Дунвеганов. Прежде чем им отправляться в Карлтон-хауз, герцог открыл перед Ровеной несколько бархатных футляров, предложив выбрать то, что ей нравится.
Драгоценности были просто великолепны, хотя некоторые из них казались чересчур вычурными. Здесь были украшения из изумрудов, сапфиров и аметистов.
Бриллиантовое колье было самым простым, несмотря на то, что большие голубоватые камни были явно дороже многих других. Ровена спросила, может ли она надеть это ожерелье, и герцог сам застегнул его на шее внучки.
Бальное платье принесли с утра вместе с несколькими другими нарядами от дорогого портного, обслуживавшего королевский двор.
К счастью, платья почти не требовали переделки, и то, которое выбрала Ровена для приема в Карлтон-хаузе, казалось ей самым красивым платьем на свете.
— Чем я могу отблагодарить вас, дедушка? — спросила Ровена, показываясь ему перед приемом в новом платье.
— Вы напоминаете мне свою мать, — просто ответил герцог.
Ровена знала, что для него это сыграло решающую роль и что именно поэтому он согласился взять ее с собой в Карлтон-хауз.
Когда девушка поцеловала герцога перед сном, она почувствовала, что он немного удивлен, но в то же время растроган.
— Спасибо за все, дедушка, — сказала Ровена. — Было очень интересно побывать с вами на приеме, увидеть принца-регента и других интересных людей. Я никогда не забуду, как добры вы были ко мне.
— Я тоже никогда не забуду этот вечер, — признался герцог.
Несколько секунд Ровена молча смотрела на старика, а потом задала ему вопрос, волновавший ее в этот момент больше всего.
— Дедушка, неужели гордость за своих предков, которую чувствуете вы с маркизом, стоит той боли и тех душевных мук, что она приносит, становясь препятствием для счастья и любви?
Посмотрев на нее исподлобья, герцог ответил:
— На протяжении веков наши предки сражались и умирали за гордость и честь. Это чувство сильнее нас, оно рождается вместе с нами. От этого нельзя убежать. Поступившись своей гордостью, мы становимся отступниками и предателями.
Ровена вздохнула.
— Понимаю, — сказала она. — По крайней мере… мне кажется, что я понимаю. Видимо, я одна из сотен, а может, тысяч людей, которые будут страдать, но не захотят поступиться гордостью.
— Но для других, — продолжал старый герцог, словно разговаривая сам с собой, — гордость — главное, что есть в их жизни. Она приносит им то удовлетворение, какого не могли бы принести никакие другие чувства…
Герцог произнес это таким тоном, что Ровена сразу поняла: разговор на эту тему закончен.
Позже Ровена лежала в постели, размышляя над словами дедушки. Ведь герцог говорил не только от своего имени, но также от имени маркиза и представителей других благородных семейств, преданных своему фамильному долгу.
И все же Ровене хотелось поспорить. Она знала множество знатных семейств, члены которых вступали в брак с людьми незнатными, не голубой крови, с парвеню. Правда, в этих случаях брак частенько основывался на холодном расчете и приносил что-то всей семье, а не только тому, кто вступал в него, — огромное состояние, акры земли, величественные здания и несметные сокровища. Благородное семейство поступилось своей честью, но при этом обогащалось.
«У меня нет ничего, — грустно сказала про себя Ровена. — Кроме хорошенького личика. А этого недостаточно».
Воспоминания о том, как маркиз объяснял ей, почему не может предложить брак, продолжали преследовать Ровену.
Она видела стоящего перед окном маркиза, слышала его тщательно подобранные слова: «Я должен был объяснить тебе сначала, что в мире, в котором живу я, любовь и брак — разные вещи». И потом, когда слова эти пронзили, точно кинжалом, сердце девушки, маркиз продолжал: «Это вопрос благородной крови, которую надо скрестить с другой благородной кровью. Я обязан ставить интересы семьи превыше всего и быть верным своему долгу».
И маркиз искренне верил в это, готов был отказаться от любви, пожертвовать счастьем ради сохранения чистоты своего рода. И в это же верил ее дедушка, когда выгнал из дома отца Ровены и запретил ему вступать в брак со своей дочерью.
И Ровена знала: что бы она ни сказала и ни сделала, это не сможет изменить их чувства, разубедить их жертвовать своими чувствами ради того, что оба считали своим священным долгом.
Лежа в темноте чужой спальни, Ровена могла надеяться только на то, что маркиз страдает так же, как она, понимая, что, отказавшись жениться на Ровене, он отказался от единственного шанса быть счастливым, который выпадает человеку раз в жизни.
«Если бы он чувствовал тоньше, если бы был внимательнее, — говорила себе Ровена, — то сразу догадался бы, глядя на мои тонкие черты, что я не такая уж простушка, что в моих жилах тоже течет голубая кровь».
Затем она возразила себе, что надо быть сверхпроницательным человеком, чтобы, пробыв довольно долго у них в доме, подумать, что они не совсем те, кем кажутся окружающим.
Но ведь, когда маркиз спускался вниз, он должен был видеть в кабинете отца портрет ее матери и мог бы понять, что смотрит не просто на красавицу, но на настоящую аристократку.
Ровена рассмеялась, но в смехе этом не было веселья.
Ведь у нее были те же черты, та же внешность — у них у всех была та же внешность.
Но маркиз не распознал их благородного происхождения, потому что они не были вписаны в генеалогическое древо. Впрочем, у их семьи и не было никакого родословного древа. Когда речь идет о генеалогии, имеют значение не чувства и интуиция, а лишь конкретные даты и исторические факты.
