В неправду превратило. Среди трав
Что нас переживет одна любовь.
Пролог
Грэг смотрит на меня – думает, что я не замечаю. А я режу лук за кухонной стойкой и уже минут пять вижу выпуклое, растянутое и вывернутое наизнанку отражение в хромированном чайнике, который нам подарили на свадьбу. Грэг сидит за столом и не сводит с меня глаз.
Когда я впервые заметила этот взгляд, то решила, что у меня еда застряла в зубах или в волосах запуталась паутина. Ну да, зачем еще моему молодому симпатичному строителю на меня глазеть, тем более что в тот день я была в футболке и старых джинсах, а волосы завязала в пучок – собиралась красить мою новенькую мансарду, ту самую, с которой все началось.
Грэг работал у меня около месяца; срок подошел к концу, наступил день расчета. В доме все еще было жарко, особенно наверху, хотя я настежь открыла новые окна. Грэг, мокрый от пота, спустился с мансарды по только что установленной раздвижной лестнице, взял у меня большой стакан лимонада со льдом и выпил его одним залпом, так что мускулы заиграли на шее. При виде такого великолепия я не удержалась от восхищенного вздоха, а на удивленный взгляд Грэга ответила смехом. Он улыбнулся и уставился на свои ботинки. Я налила ему еще лимонада и продолжила разбирать вещи Кэйтлин – очередную коробку с барахлом, которое будет пылиться в гараже. Тогда-то я и ощутила на себе его взгляд. Потрогала волосы, провела языком по зубам – вроде все в порядке.
«А может, – мелькнуло в голове, – он сейчас соберется с духом и заломит цену втридорога?»
– Все в порядке? – спросила я.
– Отлично, – кивнул Грэг, всегда немногословный.
– Хорошо. Вы закончили? – Я еще ждала плохих новостей.
– Да, все готово. Так что…
– Ах да, деньги! Простите… – Покраснев, я зашарила по кухонным ящикам в поисках чековой книжки – вечно ее не найдешь, когда надо. Грэг продолжал сверлить меня глазами. – Куда же она подевалась? Сейчас, где-то здесь…
– Я не спешу, – сказал он.
– Недавно счета оплачивала, и вот… – бормотала я, мечтая поскорее остаться одной, облегченно выдохнуть и ополовинить бутылку вина, припасенную в холодильнике.
– Можете заплатить в другой раз, – предложил Грэг. – Например, когда мы пойдем куда-нибудь выпить…
– Что? – Я замерла над ящиком, полным резиновых колечек. Наверное, ослышалась.
– Когда мы пойдем выпить, – неуверенно повторил он. – Я обычно не приглашаю своих нанимателей, но вы… Вы необычная.
Я засмеялась. Настал черед Грэга краснеть.
– Я рассчитывал на другой ответ, – сказал он, сложив руки на груди.
Ситуация была настолько нелепой, что мне пришлось проговорить это вслух – убедиться, все ли я правильно поняла.
– Вы приглашаете меня на свидание? Меня?
– Да. Так вы согласны?
Грэг, казалось, не видел в этом ничего странного: он и я, десять лет разницы, свидание.
– Ладно, – сказала я. – Почему нет?
* * *
Тогда я впервые заметила, как он на меня смотрит – со смесью пыла и радости, которые тут же отражались во мне, будто тело, неподвластное разуму, отвечало на зов. Да, я чувствую его взгляд раньше, чем вижу: по затылку бегут мурашки, и накрывает сладкая дрожь – ведь за ним, я знаю, всегда следуют ласки и поцелуи.
Грэг касается моего плеча. Я прижимаюсь к пальцам щекой.
– Ты плачешь, – говорит он.
– Это от лука. – Я откладываю нож и поворачиваюсь к мужу. – Ты ведь знаешь, как Эстер любит мамочкину лазанью. Так что наблюдай за мной и учись. Сначала режем лук…
– Клэр… – Грэг не дает мне взяться за нож и поворачивает к себе. – Клэр, нам надо поговорить, тебе не кажется?
У него такой потерянный вид, что меня подмывает ответить – нет, не надо, лучше скажем себе: сегодня все как вчера, и позавчера, и много дней назад, когда мы ничего не знали. Можно еще долго так притворяться – что мы счастливы, что все хорошо.
– Она любит, когда в соусе много томатной пасты. И не жалеть кетчупа…
– Я не знаю, что делать. – Голос Грэга обрывается на вздохе. – Не знаю, как быть.
– А потом, в самом конце, чайную ложечку дрожжевого экстракта…
– Клэр… – Он прижимает меня к груди. Я стою, зажмурившись, не поднимая рук, вдыхаю его запах и слышу бешеный стук своего сердца. – Клэр, как мы расскажем детям?
Пятница, 13 марта 1992 года Кэйтлин родилась
Это браслет, который тебе дали в больнице, – розовый, потому что ты девочка. На нем написано: «Малышка Армстронг». Его надели тебе на ножку, а он все время соскальзывал, ведь ты была такая крохотная – родилась раньше срока на целый месяц, день в день. Мы думали, ты будешь апрельская. Я представляла себе нарциссы, синее небо и дожди, а ты решила родиться на месяц раньше, в сырую промозглую пятницу. В пятницу, тринадцатого, между прочим, хотя нас это не испугало. Если кто и появился на свет наперекор всем дурным приметам, так это моя дочурка. И ты, зная себе цену, не хныкала и не плакала, а разразилась могучим криком. Объявила миру войну.
С нами долго никого не было – ты родилась раньше срока, а бабушка жила далеко. Поэтому первые шесть часов мы провели вдвоем. Ты пахла сладко, будто пирожное, и была такая теплая и такая… правильная. Мы лежали в самом конце общей палаты за занавесками. Я слышала, как разговаривают другие мамочки, как их навещают посетители, как плачут детишки, – слышала, но сама не хотела в этом участвовать. А хотела, чтобы были только ты и я. Я держала тебя на руках, такую крошечную и сморщенную, словно бутончик. Смотрела, как ты, нахмурив личико, дремлешь у меня на груди, и говорила тебе, что все будет хорошо, потому что мы вместе. Мы вдвоем были как целый мир, а все прочее не имело значения.
1
Клэр
Мне надо освободиться от матери: она сводит меня с ума. Нет, я не сумасшедшая. Хоть и на пределе.
А какое лицо было у мамы, когда мы вышли из больницы… Это выражение не сходило до самого дома: стойкость и уныние. Хотя она молчала, было слышно, как жужжат слова у нее в голове: «Как это похоже на Клэр – взять и все испортить, когда жизнь только наладилась».
